Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Единственным местом, где Распутин считал себя полностью компетентным, была Церковь. Здесь у него мог проявляться собственный интерес, здесь он действительно мог успешно навязывать важные для него решения. Характерный случай – история приятеля «старца» архимандрита Варнавы (Накропина), уже упоминавшегося выше. Этого малообразованного монаха Распутин во что бы то ни стало желал видеть епископом. Члены Святейшего Синода первоначально не имели никакого представления о том, кто стоял за предполагавшейся хиротонией. Архиепископ Антоний (Храповицкий) в конце концов даже упросил обер-прокурора Святейшего Синода В. К. Саблера снять дело Варнавы с повестки дня. Однако вскоре вопрос был поставлен вновь. Архиепископ Антоний, наконец, понял в чем дело и сообщил Киевскому митрополиту Флавиану (Городецкому): В. К. Саблер признался, что таково желание царя.

«Пр[еосвященный] Димитрий [Абашидзе, епископ Херсонский. – С. Ф.] сказал: „А потом и Распутина придется хиротонисать?“ Я, – сообщал владыка Антоний своему корреспонденту, – начал предлагать разъяснить неудобство сего желания; тогда В[ладимир] К[арлович] вынул из портфеля всеподданнейшее прошение свое об отставке и пояснил, что в отказе Синода он усмотрит свою неспособность быть посредником между государем и Синодом и предоставит это дело другому. Тогда я от лица иерархов сказал: „Для сохранения Вас на посту, мы и черного борова посвятим в архиереи“»[914].

«Он – хлыст и участвует в радениях, как и братцы и иоанниты», – писал архиепископ о Распутине 18 августа 1911 г.[915]. И тем не менее, protégé «старца» стал епископом русской Церкви[916]! Интересно, что для владыки Антония не было вопроса – хлыст Распутин или же нет. Скорее всего, он повторял прежние известия, базировавшиеся на известном деле епископа Антония (Каржавина). Но отношение к Распутину одного из наиболее ярких архиереев, имевшего к тому же славу бескомпромиссного монархиста, заслуживает внимания.

Еще ранее, в начале того же 1911 г., Распутин показал свою силу, добившись оставления в Царицыне своего тогдашнего друга (и будущего врага) иеромонаха Илиодора (Труфанова). Решение Святейшего Синода о переводе иеромонаха настоятелем Новосильского монастыря было полностью проигнорировано. Забаррикадировавшись в царицынской «цитадели», Илиодор при поддержке своего епархиального начальства (того же владыки Гермогена) наотрез отказался покидать город. Светские власти штурмовать царицынский Свято-Духовский монастырь не стали, а митрополит Антоний (Вадковский) 3 апреля 1911 г. вынужден был сообщить мятежному иеромонаху, что «во внимание к мольбам народа» император разрешил ему «возвратиться» в Царицын. Царицынская эпопея, таким образом, показала бессилие не только саратовского губернатора П. П. Стремоухова, но и председателя Совета министров П. А. Столыпина, предпринимавших все меры к удалению Илиодора из Царицына, и стала для Распутина своеобразной «пробой сил».

Первой «политической» жертвой этого противостояния оказался обер-прокурор Святейшего Синода С. М. Лукьянов. По мнению товарища председателя Чрезвычайной следственной комиссии Временного Правительства Б. Н. Смиттена, «в эксцессах Илиодора Лукьянов в полном согласии со Столыпиным видел лишь компрометирующий Церковь беспорядок, но на пути к устранению этого беспорядка встречался с высочайшими повелениями, бывшими помехой к устранению Илиодора»[917]. Не случайно и Илиодор в своих записках приводит чванливое заявление Распутина о том, что именно он возвратил иеромонаха обратно в Царицын[918]. Как бы то ни было, но скандал, учиненный в Саратовской епархии, привлек всеобщее внимание. Для мало-мальски внимательного наблюдателя было ясно, что никакой иеромонах сам по себе, без поддержки «в верхах», не может столь нагло и столь долго «трясти государя императора за шиворот», по словам правого члена Государственной Думы В. В. Шульгина[919]. Распутин, чем дальше, тем больше привлекал внимание общественности как закулисный дирижер. 1912 год как раз стал временем, когда его «тайна» окончательно вышла на Божий свет.

Новый скандал, связанный с тем, что бывшие друзья (Распутин и Илиодор) рассорились, не привел к изменению взглядов императора на «распутинский вопрос». Более того, царь и близкие ему люди решили, что все явления последнего времени (прежде всего скандал с епископом Гермогеном) были проявлением «слабости Столыпина [к тому времени уже убитого. – С. Ф.] и Лукьянова, которые не сумели укротить Илиодора, явно издевавшегося над властью»[920]. Логики в этом заявлении нет – Николаю II лучше, чем любому другому было известно, что причину «слабости» Столыпина нужно искать в поддержке Илиодора Распутиным. Даже если кто-то не хотел замечать распутинское влияние и отказывался верить в его «всесилие», он должен был найти разумное объяснение происходившим в ведомстве православного исповедания переменам и назначениям.