Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

В конце июля 1917 г. Святейший Синод своим определением за № 4652 постановил, ввиду предстоявшего 15 августа открытия Поместного Собора, перенести свои заседания из Петрограда в Москву. Работы Святейшего Синода в северной столице планировалось завершить 2 августа, а 9 августа – открыть уже в первопрестольной. На время пребывания в Москве Святейшего Синода в Петрограде должна была работать Синодальная контора в составе первоприсутствующего архиепископа Вениамина (Казанского), а также Нарвского и Лужского викариев столицы, настоятеля Казанского собора протоиерея Философа Орнатского и помощника протопресвитера военного и морского духовенства протоиерея Иоанна Морева[1070]. Можно сказать, что переезд Святейшего Синода являл собой последние приготовления к Собору: спешная работа, которую организаторы Предсоборного Совета планировали завершить к 1 августа, была в основном осуществлена.

Москва в то время постепенно становилась центром политической жизни России. Именно там, накануне открытия Собора (с 12 по 15 августа) «ввиду исключительности переживаемых событий и в целях единения государственной власти со всеми организованными силами страны», было созвано Государственное Совещание[1071]. Москва считалась более спокойным, «безопасным» городом, чем Петроград. Церковное руководство прекрасно понимало, что страна находится в исключительно сложном положении, ей грозят анархия и безвластие. Именно поэтому Святейший Синод активно выступал в поддержку всех действий светских властей, направленных на укрепление государства, продолжавшего тяжелую войну.

Так, 2 августа 1917 г. Святейший Синод выступил с определением «О мерах к возвышению в воинских частях и в народе религиозно-нравственного сознания и патриотического долга». Не в первый раз говорилось, что «разложение проникло далеко вглубь России, и по всей земле водворилась смута». Высшая церковная власть обращалась к архипастырям и пастырям с призывом «усугубить особливое попечение о христианском наставлении и пастырском руководстве народа». Особенного попечения требовали, по мнению Святейшего Синода, чины запасных батальонов. Тогда же Святейший Синод предложил обер-прокурору обратиться с ходатайством к Временному правительству для получения полумиллионного кредита на издание дешевых по цене Евангелий и книг религиозно-нравственного содержания для армии и народа. Церковь обращалась к МВД с просьбой обратить ее типографии (Синодальные – Петроградскую и Московскую, Почаевскую, Киевскую, Лаврскую Троице-Сергиевскую, Братства св. Василия в Рязани) вновь на работы по прямому назначению[1072].

К сожалению, неизвестно, откликнулась ли светская власть на обращение. Одно несомненно: она не могла не увидеть в Православной Церкви, по многим вопросам принципиально несогласной с ее решениями, политического союзника, искренно желавшего установления внутреннего мира в стране. Опасность, исходившая от крайне левых (и прежде всего от большевиков), не игнорировалась Церковью. Характерно, что церковный либерал, не стеснявшийся слова «левый», профессор Петроградской духовной академии Б. В. Титлинов писал, что «сдвиг политического настроения церковной среды вправо, и сдвиг резкий, дал о себе знать уже в начале августа 1917 г., как раз в период выборов на созываемый 15 августа церковный Собор в Москве»[1073].

Разумеется, Титлинов, с 1922 г. связавший свою жизнь с обновленческим движением, оценивал это явление отрицательно. Но важно отметить сам факт «поправения». Православное духовенство принимало активное участие как в работе Совещания общественных деятелей (8-10 августа), так и в деятельности Государственного Совещания (хотя его представителей на этом Совещании было всего 24 человека – на почти 2500 делегатов). В выступлениях на Совещании общественных деятелей его участники призывали ликвидировать Советы, создать правительство, способное раздавить левых экстремистов. Все констатировали одно: развал государства есть свершившийся факт.

Желанием консолидировать власть объяснялась и организация Государственного Совещания, открывая которое его председатель А. Ф. Керенский заверил делегатов, что «железом и кровью» раздавит все попытки сопротивления правительству. Кумир Совещания – верховный главнокомандующий генерал Л. Г. Корнилов в своем докладе настаивал на введении смертной казни в тылу, милитаризации железных дорог, фабрик и заводов, работавших на оборону[1074]. Укрепления дисциплины требовали и другие выступавшие. Однако все это предлагалось лишь с одной целью – не допустить гибели тех ценностей, которые были получены в результате Февральской революции. «Поразительное единодушие проявилось в том, – вспоминал А. Ф. Керенский, – с каким воодушевлением встречало Совещание требование установления республики, которое звучало в выступлениях всех ораторов – от рабочих до капиталистов, от генералов до простых солдат»[1075].