Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Впрочем, единодушие через несколько дней показало свою несостоятельность: 25 августа 1917 г. Корнилов двинул войска на Петроград и потребовал отставки Временного правительства во главе с Керенским. В этих условиях Керенский объявил генерала мятежником и отстранил от должности верховного главнокомандующего. Борьба с Корниловым позволила вновь политически окрепнуть большевикам и ослабила Временное правительство. Ленин, по словам премьера, «вознамерился прийти к власти, надев личину защитника политических свобод и нового социального статуса, обретенного народом в результате Февральской революции. В начале сентября 1917 года, – продолжал Керенский, – никто, конечно же, и представить себе не мог ту форму политического садизма, в которую переродится большевистская диктатура с уничтожением демократической системы»[1076].

Не могли этого представить и православные верующие, 15 августа 1917 г. собравшиеся на Всероссийский Поместный Собор.

§ 3. Поместный Собор в условиях Смуты: движение навстречу времени

Давно ожидавшееся открытие Поместного Собора Святейший Синод предварил определением от 11 августа, в котором предписал отметить это торжество совершением церковных молений[1077]. Само открытие произошло в праздник Успения Пресвятой Богородицы под колокольный звон сотен московских церквей. На открытии присутствовали официальные лица: министр-председатель А. Ф. Керенский, министр внутренних дел Н. Д. Авксентьев, министр исповеданий А. В. Карташев, председатель Четвертой Государственной Думы М. В. Родзянко и другие. Торжество, проходившее в Успенском соборе Московского Кремля, началось с зачтения Киевским митрополитом Владимиром (Богоявленским) грамоты Святейшего Синода об открытии Собора и произнесения всеми присутствующими Символа веры. Затем члены Собора совершили поклонение мощам святителя Алексия, покоившимся в Чудовом монастыре Кремля, и приняли участие в совершении всенародного молебствия на Красной площади. Второй день Собора (16 августа) прошел в храме Христа Спасителя. Заседание было открыто, как и в предыдущий день, выступлением одного из старейших и авторитетнейших русских иерархов – митрополита Владимира (Богоявленского), затем последовали приветствия гостей. Первым произнес речь министр исповеданий А. В. Карташев.

Собственно деловые заседания начались лишь на третий день. Они проходили в епархиальном доме, расположенном в Лиховом переулке, недалеко от Самотеки и Сухаревки. Процесс заседаний решили скопировать у Государственной Думы, назначив ответственным секретарем Собора ее бывшего депутата В. П. Шеина (будущего священномученика архимандрита Сергия). «Впереди были возвышенные места для президиума и архиереев, сидевших к Собору лицом. Сзади епископов – алтарь. Все мы находились как бы перед лицом Самого Бога»[1078], – многие годы спустя вспоминал расположение делегатов в зале заседаний митрополит Вениамин (Федченков).

Всего на Собор было избрано 564 человека, среди которых было 72 архиерея, 192 клирика (среди них – 2 протопресвитера, 17 архимандритов, 2 игумена, 3 иеромонаха, 72 протоиерея, 65 приходских священников, 2 протодиакона и 8 диаконов) и 299 мирян[1079]. Как видим, большинство составляли миряне и пресвитеры. Комментируя это обстоятельство, современный исследователь новейшей церковной истории протоиерей Владислав Цыпин справедливо упоминает два обстоятельства. Во-первых, столь большое представительство клириков и мирян обуславливалось стремлением верующего народа к возрождению соборности. Но, во вторых, это было также следствием революции с ее демократическими и либеральными веяниями[1080]. Однако второе обстоятельство не следует преувеличивать: не случайно один из «левых» членов Собора профессор Б. В. Титлинов указывал, что это высокое церковное собрание по своему составу и настроению оказалось определенно правым.

«Соборное большинство было убеждено, – писал Титлинов, – что с Собором должна считаться новая Россия, и что скажет Собор в области церковно-государственных отношений, тому и должно быть. Но мало церковно-государственных отношений: соборяне полагали, что к их голосу и вообще обязана прислушиваться революция»[1081]. Даже если сделать поправку на политическую ангажированность автора, желавшего как можно ярче представить «правизну» Собора, то и в этом случае останется недоуменный вопрос – а разве могли делегаты (в своем большинстве) поддерживать «левых»? Опыт последних месяцев революции, июльские дни 1917 г; наконец, сложность стоявших перед Собором задач заставляли делегатов консолидироваться, отказавшись от привнесения политики в практическую работу. «Этот процесс молитвенного перерождения был очевиден для всякого внимательного глаза, ощутим для каждого соборного деятеля»[1082], – вспоминал митрополит Евлогий (Георгиевский).