Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

18 августа 1917 г. состоялись выборы председателя Собора. Большинство голосов (407 – за, 30 – против) было отдано святителю Тихону (Беллавину), за пять дней до того, вместе с экзархом Грузии Платоном (Рождественским) и Петроградским архиепископом Вениамином (Казанским), возведенному Святейшим Синодом в сан митрополита[1083]. Митрополит Владимир (Богоявленский) остался почетным председателем. Заместителями (товарищами) председателя стали шесть человек: два архиерея – архиепископы Арсений (Стадницкий) и Антоний (Храповицкий), два клирика – протопресвитеры Николай Любимов и Георгий Шавельский и два мирянина – князь Е. Н. Трубецкой и М. В. Родзянко, в дальнейшем замененный А. Д. Самариным.

В дальнейшем Собор приступил к организации специальных отделов, в том числе: уставного; высшего церковного управления; епархиального управления; церковного суда; благоустройства прихода; правового положения Церкви в государстве; богослужения, проповедничества и церковного искусства; церковной дисциплины; внешней и внутренней миссии и другие. Всего было создано 22 отдела и 3 совещания при соборном Совете: религиозно-просветительное, хозяйственно-распорядительное и юридическое[1084]. Самым большим (по числу записавшихся участников) оказался отдел по реформе высшего церковного управления, что, конечно же, нельзя назвать случайностью. Вопрос о возглавлении Церкви, не разрешенный Предсоборным Советом (в смысле необходимости восстановления патриаршества), оставался центральным.

Однако решение его первое время оставалось проблематичным. И дело заключалось не только в том, что «при открытии Собора лишь немногие были убежденными поборниками восстановления патриаршества»[1085]. В сложившихся политических условиях многое зависело от отношения к вопросу Временного правительства, которое вместе с властью унаследовало (или, лучше сказать, узурпировало) от самодержавного строя право утверждения церковных решений. Например, возведенные Святейшим Синодом в сан митрополитов накануне Собора высокопреосвященные Тихон, Платон и Вениамин стали полноправными носителями этого сана только после утверждения синодального постановления Временным правительством.

Профессор Титлинов, сторонник «демократического» церковного управления и яростный противник восстановления патриаршества, не без сарказма вспоминал впоследствии: в прогрессивном церковном и светском обществе репутация патриаршей идеи «была столь отрицательная, что нельзя было не предвидеть непопулярности патриаршества в правительственных кругах. А Временное правительство в декларации своей к Собору достаточно твердо заявило, что все проекты преобразований церковного управления могут воспринять силу лишь после санкции правительства. Преподносить на правительственное утверждение патриаршество – не улыбалось церковному Собору. Предположение это могли и не утвердить, что было бы не просто горестно, а и неудобно для соборного престижа»[1086].

Исходя из этого, можно предположить, что причиной слишком долгого официального «замалчивания» вопроса о восстановлении патриаршества являлось опасение негативной реакции Временного правительства. По мере ослабления правительственных позиций усиливались и голоса в пользу неотложного восстановления патриаршества. Это тем более кажется вероятным, что по настоящему вопросу, как писал современник, «огромное большинство, почти 9/10», высказывалось положительно и только 1/10 выступала против возглавления Православной Церкви патриархом[1087]. По словам профессора Д. В. Поспеловского, «документы не подтверждают позднейших утверждений „обновленческих“ авторов о том, что поначалу на Соборе преобладали настроения против восстановления патриаршества и „лишь большевистский переворот заставил центр Собора (то есть умеренных) склониться вправо“». Подчеркивая, что большинство делегатов поддерживало идею восстановления патриаршества, Поспеловский вспоминает и о свидетельстве ее непримиримого противника – Б. В. Титлинова[1088].

Вспоминая, «что же заставило нас, большинство, стоять за патриаршество», митрополит Вениамин (Федченков) указывал не на речи и доводы умных ораторов, а на духовное состояние членов Собора. «В патриархе мы предчувствовали организующий творческий принцип власти, без него слабость, или еще хуже, борьба анархий», – вспоминал владыка. При этом большинству хотелось, чтобы патриарх был наделен всей полнотой власти, действуя полноправно в период между Соборами. Митрополит Вениамин называл восстановление патриаршества своего рода переворотом, возвратившим Церковь к ее многовековым устоям. Действительно, это был исторический парадокс: «Безрелигиозное революционное движение помогает лучше организоваться церковному обществу, дав ему свободу самостоятельности, чего не хотели давать цари»[1089].