Русская Церковь накануне перемен (конец 1890-х – 1918 гг.)

Следовательно, Собором 1917–1918 гг. была заложена норма регулярного проведения Поместных Соборов не менее одного раза в три года. Даже страшное время революционного лихолетья не сломало принципов соборности, с большим трудом утверждавшихся в церковном сознании и церковной практике в 1917–1918 гг. Желания сосредоточить в своих руках всю власть не обнаруживали ни Святейший патриарх Тихон, ни члены Священного Синода и ВЦС, хотя повод для такого «сосредоточения» у них был: политическая анархия, царившая в России, делала весьма призрачными надежды на претворение в жизнь церковных реформ, заставляла опасаться политических провокаций со стороны гражданских властей. Казалось бы, чего проще и естественней в таких условиях прекратить даже разговоры о соборности, о новом Соборе – «до лучших времен», сославшись на безбожную Советскую власть! Но этого не произошло: и патриарх, и члены высшего церковного управления чувствовали свою ответственность за будущее соборно управлявшейся Церкви[1144].

7 (20) сентября 1918 г. было принято одно из последних определений – по проекту положения о временном высшем управлении Православной Церкви на Украине. Согласно определению, православные епархии Украины, оставаясь частью Матери-Церкви, образовывали церковную область с особыми преимуществами на началах автономии. Эта автономия простиралась на местные церковные дела: административные, просветительские, миссионерские, благотворительные, монастырские, хозяйственные, судебные (в подлежащих инстанциях), брачные. Только дела общецерковного значения не могли рассматриваться самостоятельно[1145].

В тот же день, оказавшийся последним днем работы Собора, было принято и определение «О привлечении женщин к деятельному участию на разных поприщах церковного служения». Женщинам предоставлялось право быть церковными старостами, заседать в благочиннических и епархиальных собраниях, занимать должности во всех епархиальных просветительных и тому подобных учреждениях (кроме благочиннических и епархиальных советов, административных и судебных учреждений), исполнять должность псаломщика (но без включения в клир)[1146]. Планировалось и рассмотрение вопроса о восстановлении чина диаконисс, но этого, в виду вынужденного окончания работ Собора, не произошло. Соборяне прекрасно отдавали себе отчет в том, какая огромная роль принадлежала женщинам в церковной жизни. Так, во время обсуждения доклада «Об участии женщин в церковной жизни» 11 (24) июля 1918 г. член Комитета по делам печати соборянин М. А. Семенов, горячо приветствовавший предложения отдела о церковной дисциплине «Об участии женщин в жизни Церкви», специально подчеркнул «тот исключительный религиозный подъем, какой в эти страдные дни гонений на все чистое и святое проявила женщина. Побольше внимания и доверия к ней! – призывал оратор. – Она того заслужила!»[1147]. Церковная история 1920-х – 1930-х гг. явила новые доказательства самоотверженного служения православных женщин Церкви, продемонстрировав их бесстрашие и религиозную стойкость.

Итак, Собор окончил свою деятельность, но у него остался весьма значительный список не обсуждавшихся в общих заседаниях за недостатком времени докладов, по которым не было принято никаких решений. Среди них значились подготовленные соборными отделами доклады об учреждении патриаршей палаты церковного искусства, об основных положениях Библейского совета при высшем церковном управлении, об устройстве Православной Церкви в Финляндии, о Грузинской автокефалии, о церковно-издательском отделе, об уставе устройства церковного суда и судопроизводства, о старом и новом календаре и другие[1148]. Всего предстояло рассмотреть двадцать три доклада. Нерассмотренные доклады были переданы Собором на благоусмотрение Высшего церковного управления, которое, согласно принятому решению, получало право вводить в действие разработанные отделами Собора меры полностью или частично, причем не только повсеместно, но, в случае необходимости, и в отдельных епархиях[1149].

По мнению Д. В. Поспеловского, «продлись Собор еще на 1919 г., Церковь вступила бы в наш бурный XX в. „во всеоружии“, не „пережитком отсталого царизма“, как ее представляла богоборческая пропаганда, а живым динамичным организмом, непоколебимым в своих вероучительных основах, но откликающимся на требования века, отвечающим духовным запросам и понятиям современного человека»[1150].