Русская церковная смута 1921-1931 гг.

В 1924 году обновленцы оказались в очень трудном положении. Вопрос о восстановлении единения с церковью стал для значительного числа лиц, увлеченных в живую церковь, вопросом насущным. Это не могло не оказать влияния и на руководителей обновленчества. Указанный патриаршим посланием путь воссоединения с церковью через покаяние, путь прямой, оказался недоступным для них. Личные и групповые соображения, поставленные выше церковных интересов, удерживали руководителей от этого пути. Но, с другой стороны, упорствовать и оставаться на прежней точке зрения было нельзя. Как естественное следствие создавшегося положения, явилась попытка найти обходные дороги. Переговоры с представителями Патриаршей церкви и обращение к Константинопольскому Патриарху, по существу, были такими дорогами и заключали в себе обман: желание усыпить бдительность патриаршей организации и, в случае неудачи переговоров, свалить вину на эту организацию; лживой информацией желали склонить на свою сторону Царь-град, а самим фактом обращения туда внушить своим поколебавшимся последователям наличность единства со вселенской церковью. Все эти ухищрения были настолько элементарными, что вскрыли только внутреннюю сущность этого движения. Сущность же его была исполнена татьбы и разбоя.

Хотя и не столь явно выступают эти качества в другом отщепенческом движении, однако, при некотором анализе событий, имевших место за рубежом в 1924 г., с достаточной отчетливостью выявляются те же самые черты и в Карловацком течении.

По толкованию митр. Фотия, под «дверью» нужно разуметь церковные и священные правила. Только тот входит в церковь дверью, кто блюдет сущность и форму установленного этими правилами порядка. Всякое самочиние и противление церковной власти есть путь, лежащий «инде». Мы уже видели суть устремлений Карловацких иерархов. Если в 1921 году было допущено самочиние, а в 1922 и 1923 гг. мы столкнулись уже с открытым неподчинением велениям Всероссийской церковной власти, то 1924 г. принес нечто новое: автокефалистические стремления и переход в наступление на эту самую власть явились движущими силами событий этого года. Автокефальные верховники открыто об этом заговорили, а Карловацкие синодалы, хотя и не решались назвать вещи их именами, своими действиями вполне это подтверждали. Сущность, конечно, не в словах, а в делах!

Что же влекло часть зарубежных церковников на путь самочинной автокефалии? Страх перед прещениями со стороны церковной власти, о чем Св. Патриархом было заявлено открыто. О боязни отрешения ясно говорится в «Заключениях», принятых В.М.С. к руководству и исполнению. Провозглашение автокефалии и требование апробации патриарших указов Карловацким Синодом вели к одному и тому же: к фактической автокефалии. Декларативная часть автокефалии была несущественна – это во-первых, а во-вторых, на пути к ней было встречено значительное препятствие в поведении единственного полномочного в Зап. Европе русского епископа – митр. Евлогия. Штурм его не удался, решили испробовать обходное движение, а пока повременить с объявлением своей собственной автокефалии.

Отчужденность Карловацкой группы архиереев особенно сильно выявилась в безрассудно-дерзком по отношению к Св. Патриарху, и совершенно несправедливом, по существу, утверждении Карловацкого Синода, предположившего со стороны первоиерарха действия, роняющие достоинство церкви. Ясно, что моральные связи в это время были утрачены. Св. Патриарх Тихон перестал для них быть «господином и отцом», а они уже больше не имели к нему сыновнего послушания.

Идя путем заговора вплоть до присвоения себе функций Всероссийской власти, Карловацкие архиереи стремились обеспечить себя от мер воздействия со стороны иерарха, начальствующего в Русской Церкви.

Оставляя в стороне вопрос о возможности установления зарубежной автокефалии, мы с особой силой должны подчеркнуть беззаконность путей, которыми шли к автокефалии, и преступность целей, ради которых к ней стремились. Все это вскрывает наличность элементов татьбы и разбоя в поведении явных и тайных автокефалистов.