Русская Вандея

Творчество Ивана Михайловича Калинина нашло отражение в произведениях русских классиков, и особенно Михаила Булгакова. Например, один из источников тараканьих бегов в булгаковском «Беге» – следующий текст из книги Калинина «В стране братушек»: «Сюда, в эту же Болгарию «Общеказачий Сельскохозяйственный союз» привозил из Константинополя все новые и новые партии русской нищеты, метавшейся в поисках куска насущного хлеба. Эти отщепенцы день слонялись на пристанях Серкеджи или Галаты, не зная, где проведут ночь, под забором у Святой Софии или среди развалин ипподрома. Они забыли думать о войне, забыли уже Врангеля; все их помыслы уходили на то, как бы не протянуть от голода ног. Кто посмышленее, поэнергичнее и побессовестнее, спекулировал, нагревая своего же брата-эмигранта. Другие воровали, мошенничали, сводничали. Третьи устраивали тараканьи бега или торговали тещиными языками. Слабые окончательно и бесповоротно отравлялись зловонными испарениями мирового города, теряли даже человеческий облик, гибли или приближались к гибели и, во всяком случае, умирали морально. Константинополь почти в течение трех лет был свалочным местом балканской эмиграции; теперь эту кучу мусора разгребли во все стороны». А в книге «Под знаменем Врангеля» есть эпизод с чудесным спасением из рук красных донского атамана генералом Африканом Петровичем Богаевским (1873—1934) осенью 1920 года в степях Северной Таврии: «Ген. Топилин, инспектор тыла донского корпуса, он же начальник гарнизона в Токмаке, вечером 2 октября получил из штаба армии предписание – быть наготове и дать отпор неприятелю, в случае появления его у Б. Токмака. Страдая слабостью зрения, генерал не захотел долго возиться с большой телеграммой, – на шести страницах, – при искусственном свете, отложил эту работу до утра и предался своему любимому спорту – игре в преферанс.<…>

Мы воевали, окруженные тысячью красных и зеленых Вандей, а генералитет, невзирая на самые свирепые приказы Врангеля, палец о палец не стукал для того, чтобы обратить армию тыловиков в такой организм, который мог бы самообороняться хотя бы от махновцев или от неприятельских налетчиков.

Все спали. Одних усыпляли самогон и флирт, других – винт и преферанс, третьих – упоение своим превосходительным величием.

Результаты этого сна были налицо. Налет красных, двое суток безнаказанно разорявших наши тылы, произвел у нас не только страшный переполох, но и большую разруху.

«Корпоп» (корпусной священник Донского корпуса о. Андроник. – Б. С.), конечно, в это время «ревизовал» госпитальные церкви в Евпатории. Зато Донской атаман прибыл в Токмак утром 2 октября (15 октября по н. ст. – Б. С.) и вечером невольно испытал прелести фронтовой жизни. Он привез знамя Зюнгарскому калмыцкому полку. Это знамя уже дважды давало ему повод развлечься от севастопольской скуки поездкой на фронт, куда Врангель командировал его чаще всего в качестве провозвестника своей воли.

Зная собственную непопулярность среди боевого элемента, атаман для задабривания казаков всегда привозил им какие-нибудь подарки. То раздавал сотни две-три английских брюк с нашитыми казачьими лампасами, то столько же комплектов американского белья. Иногда он выступал с речами, которые обычно производили впечатление как раз обратное тому, которого он добивался.

– Нечего нам зарываться вперед! – говорил он однажды во исполнение директивы Врангеля, который, учтя слабость своих сил, увидел невозможность двигаться дальше и хотел исподволь внедрить казакам ту мысль, что тише едешь – дальше будешь, что покамест с нас достаточно завоевания Северной Таврии.

Быстрое продвижение вперед, – продолжал атаман, – не принесет нам пользы. Помните, мы стремительно дошли до Орла, а затем откатились до Черного моря. И теперь, если заберемся далеко, откатимся еще дальше.

У казаков, рвавшихся вперед, на Тихий Дон, после этих слов настроение заметно упало.

Ген. Абрамов, в целях поднятия духа своего корпуса, просил Богаевского или реже приезжать на фронт, или привозить с собой только обмундирование, но отнюдь не свои речи.

Теперь атаман нашел новую забаву в виде калмыцкого знамени и оперировал с ним, забыв и штаны с лампасами, и ораторство. Первый раз, когда он привез это желтое полотнище на фронт, сопровождавшие его калмыцкие жрецы-гилюны не разрешили произвести церемонию вручения знамени в силу каких-то причин сакраментального характера. Атаману пришлось считаться с религиозным суеверием, и он уехал назад. Другой раз помешали большевики, начавшие наступление. Теперь в Токмаке эти нечестивцы забрали в плен и самое злополучную святыню вместе с атаманскими вещами.