В войне Ярослава с Святополком был один любопытный эпизод, на который обратил внимание Лев Гумилев. Случилось это после первой битвы у города Любеча (1016), завершившейся победой новгородцев и варягов. Вот цитата из книги «От Руси к России»: «Победители-новгородцы вошли в Киев, «и погоре церкви», пишет летописец. Мы заключаем из этого, что идейная основа действий Ярослава, его программа сводилась к восстановлению язычества. Но христианизация Киева была уже слишком сильной. Никто не хотел возвращения культа Перуна. От этого Ярослав чувствовал себя в столице крайне неуверенно.
В 1018 г. разногласия между партиями язычников и христиан обострились. Этим воспользовались польский король Болеслав Храбрый и беглец Святополк. Польское войско двинулось на Киев, чтобы, по утверждению поляков, освободить христиан от власти злых язычников».
С Гумилевым категорически не согласен Прозоров: «Однако это мнение не подтверждается ни одним источником – и русские, и скандинавские, и германские, и византийские источники знают Ярослава как убежденного христианина. Если его «обращение» состоялось в Киеве, церковные авторы не оставили бы без внимания столь излюбленного ими (от Бравлина и Аскольда до Владимира) сюжета – язычник и разоритель христианских святынь, одержав физическую победу, сам побежден могуществом «истинной» веры. А может, речь шла о том, что во взятом Киеве были погоревшие, разрушенные церкви? И не надо лицемерного негодования по поводу вандализма язычников! Во-первых, это не их учили подставлять правую щеку, схлопотав по левой, «любить врагов своих» и «благословлять ненавидящих их». Во-вторых, церкви как раз и ставили сплошь и рядом именно на тех местах, где стояли разрушенные языческие святилища. А место для этих святилищ было выбрано – в глазах язычников, по крайней мере – не человеческим произволом, а волей Богов. Они, в отличие от христиан, не могли построить храм где вздумается. Приходилось расчищать места. Только и всего. Летописи восславляют Ярослава за неимоверные заслуги в деле распространения христианства на Руси – при нем-де оно начало «шириться и укрепляться». Простите, но он, по тем же летописям, построил всего лишь четыре церкви – в чем же состояли его заслуги в «расширении и укреплении» христианства?» («Язычество христианской Руси»).
Прозоров, как мы видим, не отрицает разрушения христианских церквей, он просто считает, что сделали это сами киевляне еще при Святополке, в котором он видит вождя языческой партии. В чем сходятся оба Льва, и Прозоров, и Гумилев, так это в том, что война, разразившаяся после смерти Владимира Крестителя, носила отчасти, а может, и по сути своей религиозный характер. В этом с ними трудно не согласиться. Гумилев вообще считает Святополка первым «западником» на Русской земле. Ибо обращается князь Туровский за поддержкой к католику Болеславу Храброму. Но я уже писал выше, что кроме римского христианства, опирающегося на сиро-палестинский монотеизм, был еще и франко-варяжский вариант, связанный со старыми славянскими богами. К слову, и в самом Риме по части благочестия далеко не все было гладко. Сошлемся хотя бы на Гумилева: «Известно, что в середине века на святой престол иногда всходили очень грешные папы. В 955 г. на папский престол воссел шестнадцатилетний юноша, нареченный папой Иоанном XII. Ватиканский двор стал вертепом продажных женщин. Если бы папа был только охотником, игроком, волокитой и пьяницей, то это было бы еще полбеды. Но римский первосвященник давал пиры с возлияниями в честь древних языческих богов и пил за здоровье Сатаны. Конечно, вести о таких «подвигах» достигали Руси» («От Руси к России»).
Ну и с какой же стати при таких папах короли будут святы? Согласно официальной версии, Болеслав был христианином, но это вовсе не означает его приверженности сиро-палестинскому монотеизму. Поэтому трудно понять, кого, собственно, поляки считали врагами христианской веры. Напомним также, что все эти события разворачиваются на фоне откровенной вражды между Константинополем и Римом.
«Германский император Оттон Второй на имперском сейме 983 г. в Вероне добился решения о войне против «греков и сарацин». Такое уравнивание православных христиан с мусульманами уже не позволяло говорить о единстве церкви Христа, делало вполне реальной угрозу католического натиска на Восток, в том числе и на Русь» (Гумилев, «От Руси к России»).