Я только кивнул в ответ. И действительно: Пруссия Пруссией, а мне бы побыстрее разобраться с обвинениями и вернуться. А лучше еще и привести подкрепление нашим в проливы. Хотя бы еще десять тысяч, и тогда мы бы не просто сдержали союзников. Заставили бы их кровью умыться!
Глава 8
В прошлый раз я видел Санкт-Петербург зимой. Сейчас была весна, но он, казалось, совсем не изменился. Те же камни, та же строгая архитектура, и лишь реки и каналы, вырвавшись из-под брони льда, кричали о своей свободе. Сверху черные воды и редкие пятна зелени добавили городу жизни, но… Стоило нам опуститься пониже, как к ним добавился запах нечистот и мусора. Да, за этим старались следить, но пока при всем желании в большом городе без них не обойтись.
— Где мы? — рядом раздался шепот Митьки. А ведь казак впервые в столице, и, кажется, та его впечатлила.
— Это Екатерининский канал, — я указал на русло бывшей реки Кривуши. — Здесь построили причальные мачты для «Китов», чтобы было одновременно удобно добираться и в центр, и в промышленные районы.
Пока, конечно, воздушных гигантов для этого было не так много, но я верил, что уже скоро ситуация станет меняться. Как, например, уже начал меняться город. Старые заводы вроде Ижорского или фарфорового, что так любил Николай, или новые вроде тех, что строили великий князь Константин, мой партнер Браун Томпсон, занявший уже все Волково поле, или Бобринский… За ними шли десятки промышленников такого же уровня, сотни — помельче, и за каждым из них в город тянулись люди. Люди, которые были нужны на заводах и которых переманивали туда из деревни.
Я внимательнее вгляделся в улицы. Дворяне, мещане и даже рабочие выглядели чистыми и опрятными. Значит, денег пока хватает, значит, империя, несмотря на войны на окраине, какими бы тяжелыми они ни были, успевает расти и развиваться. Не за счет пожирания себя, а потому что может.
— Григорий Дмитриевич, — у спуска с «Адмирала Лазарева» меня ждал Горчаков. — Нам пора. И прошу, ведите себя прилично, я же знаю, вы умеете.
— Я буду у себя во дворце на Кадетской набережной, — Меншиков тоже попрощался.
Я неожиданно подумал, что даже знаю, где он живет. В свое время доводилось бывать на экскурсии во дворце их семьи на Университетской, впрочем, до этого названия еще лет тридцать.
— Как закончите свои дела в Зимнем, заходите в гости, — добавил князь после паузы и спокойно пошел в сторону самой дорогой брички, где растерявшийся ямщик принялся судорожно готовить ему место.
— Григорий Дмитриевич, а нам какие приказания будут? — тихо уточнил Степан.
— Все оборудование перетащите на Волковский завод, там… Как сказал Александр Сергеевич, закончу с царем, и сразу к вам.
Горчаков поморщился от такой вольности, но ничего не возразил. Я быстро раздал последние указания и в сопровождении Александра Михайловича и Зубатова выбрался наружу. По волнам канала бежали волны: мы прибыли под вечер, и откуда-то со стороны Финского задувало. Я повернулся, как раз вовремя, чтобы увидеть край красного диска садящегося солнца, и этот свет неожиданно напомнил кое-что еще…
Екатерининским каналом называют это место сейчас, а в будущем переименуют в Грибоедовский. Вот только знают эту часть города вовсе не из-за русских писателей, стыка с рекой Мойкой или Михайловского дворца, ныне Главного инженерного училища. Нет… Большинство в моем времени знают это место по 13 марта 1881 года, когда здесь убили Александра II, а потом возвели одну из самых красивых русских церквей — Спас на Крови.
И что это? Совпадение или ирония судьбы, что царь выделил для меня именно этот кусочек столицы?
— Вы идете? — Зубатов поторопил меня. Кажется, я слишком долго стоял на месте.
— Вы о чем-то думали? — Горчаков в отличие от жандарма заинтересовался моим странным видом. — О чем?
— О будущем, — честно ответил я. — О том, к чему может прийти Россия, если мы бездумно будем играть ее судьбой.
— А мне казалось, вы любите будущее, — ответил Горчаков. — По крайней мере, все ваши изобретения приближают ведь именно его.
— Мне хочется верить, что они нас защищают… — я покачал головой. — Ведь что сейчас происходит во всем мире? Промышленная революция…
— Промышленная революция? — удивился Горчаков. Точно, этот же термин введет только Арнольд Тойнби, а он родится лишь в 1889 году.
— Мы переходим от ручного труда к машинному. Мануфактуры и те, кто будет держаться за прошлое, проиграют, просто потому что у них не получится делать товары достаточно дешево. В итоге они не продадут их в должном количестве, не получат денег для себя, для своих рабочих и… уйдут в историю.