Русская война: дилемма Кутузова-Сталина

В ТО ЖЕ ВРЕМЯ 1812 год, год неистовой схватки, не рождает чувства отстранённого любования «войной в кружевах», 1 ОТЕЧЕСТВЕННАЯ, ещё не знавшая варварства машинизированных цивилизаций, была жестокой в своих пределах; это была подлинно народная «дубинная» война без пощады и рисовки, вплоть до приказа Д.Давыдова своим казакам «впредь чтоб пленных было меньше», и того ослопа, которым приканчивали допрошенных военнопленных в отряде А.Фигнера. А какой дикостью, похвальбой опьяненного кровью мясника веет от объявления Наполеона об уничтожении русских национальных святынь «Кремль, Арсенал, Магазины – всё уничтожено; эта древняя цитадель, ровесница началу монархии, этот древний дворец царей, подобно всей Москве превращены в груду щебня, отвратительную клоаку, не имеющую ни политического, ни военного значения». Но руины имеют уже собственную судьбу, неподвластную поджигателям, как и память Фигнера недоступна тощим сентенциям Н.Троицкого: поскребут – блеснёт кобра-лезвие хранящего закал клинка; как вне его и иже с ним критики те русские солдаты, что несколько недель после пожара Москвы не брали пленных – разбивали им головы прикладами.

Но само оформление, запах, вкус, цвет событий, как бы подёрнутых умиротворяющим отсветом старых бронзовых часов, вид перенесённых на бумагу длинных периодов речей-размышлений авторы которых ещё уверены во внимании своих слушателей и читателей, рождает особый настрой в заочном к их эпохе обращении. Они сами являются к нам в своих бумагах, это их письмо, их слог, их понимание или непонимание событий – рисунок души, столь отличный в разном возрасте у одного и того же лица; и следы которого через остановившиеся в отложившихся кусочками памяти воспоминаниях доносятся до нас уже на закате большинства этих судеб, по итогу и состоятельности их жизни, в цельности и завершённости характера-дали.

Их приятно читать, с ними не хочется спешить, над ними хорошо и долго думается – можно сказать и в повелительной тональности: их надо вычитывать до конца, с ними нельзя, невозможно спешить, над ними необходимо думать. Вот глаз упирается в глыбистый оборот «В настоящее время число инженерных рот по числу прочих войск и по надобности к исправлению разных соответственно их званию работ недостаточно»– да ведь прежде чем понять такое, не в оттенках чувства, в огрублённости смысла, его надо сначала весь прочитать, а потом ОХВАТИТЬ ОТ НАЧАЛА ДО КОНЦА; а ранее, прежде чем написать, хорошо представлять, куда войти и где выйти т. е. быть в управляемой страсти, во владении рассудком и в сознании меры; а кроме того, находиться в уверенности, что негромкая раздумчивая эта фраза будет прочитана и обдумана и при отсутствии завлекающих аларм и котурнов с той же почтенно-достойной внимательности, и родит ту же меру обеспокоенности, которая подвигает авторов записок.

Между тем отсутствие раздумия, утрата склонности, а может быть и способности к замыслам, подмена глубокомыслия окрошечной информированностью, молчаливого ума трескучим остроумием разрастающаяся язва и проклятие России в канун 3 тысячелетия, мешающая ей слышать себя, подменяющая глубокое прочувствие к будущему истеричностью переживания момента.

Эти люди знали слово как означение дел, искали понимания к ним в его неутраченном смысле, полагались на ответственность сказанного, поэтому относились к слову, особенно письменному, осторожно и предохранительно, не опрощая и огрубляя мысль до итога или обращая в непомерный пустоцвет на бездельном основании, но изъявляя и живописуя её в возможной полноте, передавая оттеночностью высказываний полноту смысла; являя исследователю неутаиваемый мир души, на который накладывается и из которого возрастает уже и национальный опыт.

Увы, из отечественной историографии, более того, из отечественной культуры и кладовой духа в 1960-е – 1980-е годы пропал целый пласт выдающегося содержания и значимости: мемуарная литература военнополитических деятелей 1941–1945 годов, который в результате анонимной деятельности сонма «отработавших» на ней «литредов» превратился в пустыню по полному уничтожению там личности Объявленных Авторов.

Вот фраза, которая говорит больше о полководце-танкисте Рыбалко, чем все многотомия о нём: вызванный на учёбу в Москву в ответ на вопрос порученца, на что ещё надо научить Маршала, обронил:

– Наверно, на Царя.

***

Сталин гасит острый конфликт между тактичным воспитанным маршалом Рокоссовским(бывший драгун!) и критично-задиристым генералом Горбатовым(казак!), армия которого по его мнению используется неправильно:

– Горбатова могила исправит…

***

Сталин признаёт правоту наркома боеприпасов Ванникова в довоенном споре о составе артиллерии против Жданова(ЦК), Молотова(Совнарком), маршала Кулика(Наркомат Обороны), приведшего того в тюрьму и косвенно оправдывается:

– Я тоже сидел в тюрьме…

– Вы сидели в тюрьме как Народный Герой, а я как Враг Народа!

***