Русские аграрные праздники

Во всем этом есть несколько условная литературная форма, поучения переписываются из века в век, но это не могло бы иметь места, если бы за этим не стояла действительность.

Мы рассмотрели имеющиеся маски каждую в отдельности. Это показало нам, как маскируются, но от этого стерлась общая картина увеселений. Маскировка в различные костюмы, в животных, мужчин и женщин и наоборот всегда образует пестрый комплекс. Этот комплекс нам теперь следует рассмотреть и присмотреться поближе к самим играм.

Хождение ряженых представляло собой процессию. И. М. Снегирев видел подобную процессию в Тихвине. «В Тихвине о святках снаряжается большая лодка, которая ставится на несколько саней и по улицам везется множеством лошадей, на коих сидят верхом окрутники [т. е. маскированные. – В. П.]. Сию лодку занимают под разноцветными флагами святочники в разных личинах и нарядах: они там называются то окрутниками, то кудесниками, то куликами и щеголями. Во время поезда они поют, играют на разных инструментах и выкидывают разные штуки. Толпа народа провожает их, а зажиточные граждане потчуют их вином и кушаньем» (Снегирев, Русские народные праздники, вып. 2, 33–34). П. С. Ефименко, описывая различные увеселения, добавляет: «Кроме того, маскируются иные: надевают звериные шкуры, лицо свое марают сажею, представляют живые чучелы: быков, коров, лошадей и т. п.» «Масок не носят, 〈…〉 так как надеть маску – значит одеть лицо черта» (Ефименко, Материалы, ч. I, 138). А. А. Макаренко видел в Сибири следующее: «Вечером [1 января. – В. П.] лица обоего пола, от мала до велика, „машкаруются“, т. е. маскируются, кто во что горазд, и посещают избы или „бегают нарятчиками“, с целью потешить хозяев» (Макаренко, Сибирский народный календарь, 47–48). С. В. Максимов дает свободное описание из материалов нескольких корреспондентов: «Еще загодя парни подготовляют самодельные маски, бороды из льна и шутовские костюмы, состоящие из самых худых зипунов, вывороченных шерстью наружу, полушубков и пр. В сумерки желающие рядиться собираются к кому-либо в хату и одеваются кто цыганом, кто старым дедом, кто уродом-горбачом. При этом почти всегда устраивают кобылу, т. е. вяжут из соломы чучело, немного похожее на лошадь, которую затем должны нести 4 парня. Когда все оделись, отправляются по деревне с песнями и криком. Впереди всех едет верхом на горбатой кобыле старичок с предлинной бородой. 〈…〉 За ним ведут на веревке медведя цыган и солдат, а затем уже следует целая толпа ряженых парней и подростков» (Максимов, Нечистая сила, 327–328). Толпа врывается в дома, здесь поют, пляшут, предлагают гадать, получают деньги, бражничают. В этих описаниях бросается в глаза одна деталь: в Тихвине маскированных называют «окрутники» и «кудесники». В Архангельской области их называют «шуликонами», в Сибири «нарятчиками». Д. К. Зеленин приводит еще названия «хухольники» и «халявы» (Volkskunde, 355). Этимология этих слов далеко не во всем ясна. Наиболее ясно значение слова «кудесники», которое означает «колдуны»[116]. Остальные обозначают некую ближе не определенную нечисть. «Халява», по Далю, есть бранное слово, обозначающее «неряха», «растрепа», «неопрятная». Оно, по-видимому, употреблено в таком же смысле, в каком «нечистый» есть иносказание черта. Слова «шуликон» и «хухольник» Даль не объясняет; дает их значение: «окрутник, святочный переряженик, рожа, харя, маска». Ношение масок рассматривается как нечто греховное и нечистое, но придающее человеку какую-то силу, превращающее его в кудесника, колдуна. Надевая маску, человек как бы сбрасывал с себя человеческий облик. Маске соответствовало чернение лица сажей, также очень часто засвидетельствованное. Этим человек ставил себя вне рамок того, что в человеческом обществе принято. Об этом правильно говорит В. И. Чичеров: «Изменение внешности участников игр ставило их вне сложившихся в новое время норм поведения. Ряженые в ряде случаев оказывались хранителями архаических элементов новогодних обрядов, пережиточных форм поведения, исключающего обычное в повседневном быту понятие „допустимого“ и „пристойного“» (Чичеров, Зимний период, 194). Запреты маскирования в России встречаются с XI в. Уже в проповедях Луки Жидяты можно встретить выпады против «москолудства», т. е. переряживания (Сумцов, Культурные переживания, 133).

Какой же смысл был в том, чтобы путем маскирования в облик животного ставить себя вне рамок общественной морали? Дело, по-видимому, в том, что маска дает свободу таким действиям, которые в иное время и без масок воспринимались бы как распущенность, разнузданность. Несомненно, что эта разнузданность имела место, но, чтобы ее объяснить, надо рассмотреть другие игрища и увеселения святочного периода. Это объяснит нам также, почему ряженые рассматривались как кудесники, которым присуща колдовская сила, в чем эта сила состояла и как она применялась.