Русские баптисты и духовная революция (1905–1929 гг.)

В петиции, направленной в Департамент духовных дел в июне 1910 г., группа крестьян-баптистов из Екатеринославской губернии жаловалась, что когда они подали местным крестьянским властям заявление на своих православных соседей, которые срывали их собрания и избивали их, то получили ответ: «Вас будем бить, пока вас мало». «Где же свобода веротерпимости и совести, которую наш Государь дал, что и самые начальники не обращают внимание?» – спрашивалось в петиции [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 194, л. 42]. Постановления, принятые в далеком Петербурге, совсем необязательно исполнялись в повседневной практике. Задолго до того, как баптисты получили возможность действовать легально, они становились жертвами насилия со стороны соседей, на которое часто закрывали глаза местные власти. Издевательства, которым подвергались обратившиеся в евангельское христианство, стали постоянной темой возмущенных публикаций и выступлений среди их защитников еще прежде 1905 года, см., напр., [Арсеньев 1905: 199–201; Мельгунов 1903]. Но и теперь, как показал екатеринославский случай, хотя собрания баптистов были легализованы, преследования не прекратились. Уйти из Православной церкви и совершать неправославные обряды среди православных – такое поведение вызывало враждебность со стороны членов семьи, остававшихся в православии, мешало привычному управлению деревней и нарушало ритуальное единство крестьянской жизни.

В православных семьях уход одного из членов из отеческой религии предсказуемо воспринимался как катастрофа. Многие подобные семьи обращались к местному священнику или православному миссионеру с просьбой помочь вернуть новоиспеченного баптиста в православную веру, см., например, [ГМИР, ф. 2, оп. 16, д. 155, л. 18; Баптист, № 18 (23 марта 1911): 102][82]. Сохранились многочисленные рассказы в правительственных архивах и в баптистской и светской прессе о конфликтах, возникавших, когда новообращенные баптисты отказывались выполнять ежедневные ритуалы православной жизни – почитание икон и крестное знамение. Семьи протестовали, когда иконы отдавали прочь из дома, продавали или даже сжигали, например, [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 310, л. 175об.; РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 301, л. 38]. Не меньшее негодование вызывали обоснования, которые баптисты давали своим действиям. Многочисленные жалобы со всей страны показывают, что, какие бы слова при этом баптисты ни использовали, их православные визави слышали только богохульства в адрес всего самого святого. Крестьяне со всей России докладывали полицейским и священникам, что баптисты называли иконы «досками» [ГМИР, колл. 1, оп. 8, д. 13, л. 1, 4 об., 29]. Осуждение баптистами иконопочитания как идолопоклонства тоже не делало их отношения с православным окружением теплее.

Практика крещения исключительно взрослых также напрямую противоречила православному учению и шла вразрез с принятыми представлениями о семье и общине. Исследователи радикального протестантизма неоднократно отмечали, что практика крещения взрослых (и особенно повторного крещения) по самой своей сути предполагала социальную сепарацию христианина и его конфликт с общественной средой. Как говорит Джон Босси в отношении анабаптистов эпохи Реформации,

крещение по вере было учением, разделявшим людей, и не просто в глазах местных бюрократов и одержимых выискиванием крамолы городских властей; это было громогласным заявлением простого человека, адресованным всему миру, о том, что, по своему убеждению, которое подкрепляется крещением, теперь он и его дети живут как христиане [Bossy 1985:110].

В своем исследовании истории баптизма Уильям Генри Брэкни утверждает, что ковенант, составленный из взрослых обращенных, «представлял собой совершенный разрыв» с традициями государственной Церкви, поскольку он «полностью порывал с традицией, заключая договор непосредственно с Богом» [Brack-пеу 1988: 3].