Русские беседы: лица и ситуации

Он был слабым человеком. Но ведь то, о чем он жалел в Петербурге в 1862 г.: что не стоило говорить той речи, не надо было ломать свою жизнь надвое – остался бы преподавать в Казани, работать с рукописями да писать книги – это та же слабость, только еще и лишившаяся бы поступка. Щапов прожил тяжелую жизнь, но сама тяжесть ее вполне узнаваемая, русская – особая русская несчастливость, незадача, случившаяся с талантом. С тем, кто, сложись иначе, «мог бы» – но, сложись иначе, в другом месте, в другом мире – не был бы самим собой.

Потерпев неудачу, все потеряв, он, тем не менее, состоялся. Со своей, вполне узнаваемой русской судьбой – и с русской мечтой о том, какой могла бы быть другая, нормальная жизнь. Впрочем, чтобы прожить ее, нужно было бы быть, наверное, другим человеком.

9. Русский консерватор: о системе политических воззрений К. П. Победоносцева 1870–1890-х гг

Бедный мы, бедный народ, сироты Господни, овцы без пастырей!.. Есть что-то таинственное и роковое в этой нашей бедности, в отсутствии всяких у нас запасов и сбережений, кроме запасов церковного предания.

К. П. Победоносцев – Е. Ф. Тютчевой, письмо от 12 июня 1881 г.

Константин Петрович Победоносцев (1827–1906) – один из наиболее известных представителей консервативного направления русской общественной мысли. Его биография, государственная и научная деятельность закономерно привлекали и привлекают внимание поколений исследователей[387], но число научных работ, специально посвященных изучению системы его идеологических воззрений, – не очень велико, из их числа по фундированности выделяются труды Р. Бирнса (1968), Е. В. Тимошиной (2000) и А. Ю. Полунова (2010). Наша цель – представить систему политических воззрений Победоносцева в 1870–1890-х гг., когда она обрела свою законченность и завершенность; не подменяя конкретно-исторического исследования, мы стремимся представить его политические воззрения этого периода как единую и последовательную систему взглядов, нашедшую свое выражение в разнообразных источниках, начиная с газетной публицистики и заканчивая эпистолярией.

Взгляды Константина Петровича Победоносцева, как и всех мыслящих людей, претерпевали с возрастом и с ходом событий в стране и в мире изменения – однако примечательно не это обстоятельство, а масштаб этих изменений, касавшихся политического мировоззрения. Разумеется, в 1880-е годы Победоносцев не написал бы таких строк, которые адресовал К. Д. Кавелину в 1860 г.: «Цензура у нас стала просто черный кабинет… терзают и режут все печатное; циркуляры сыплются один за другим из П[етер]бурга… Литературе нашей очень плохо приходится»[388]. В позднейшие годы «литература» и терзания «печатного» вызывали у него мало сочувствия[389], однако если обратиться к первому значительному публицистическому выступлению Победоносцева, его памфлету «Граф В. П. Панин. Министр юстиции», вышедшему в качестве VII книжки «Голосов из России» в герценовской типографии в Лондоне в 1859 г., то, кроме места издания, в ней мало что удастся найти радикально непримиримого с его позднейшими взглядами. В ней присутствуют и основные понятия, которыми в дальнейшем будет оперировать Победоносцев, в первую очередь «жизнь» – так, именно в вину николаевскому царствованию он ставит утрату «живого отношения» правительства «к народу»[390]:

«Идея о патриотизме, которую покойный государь открыто стремился превратить в понятие о службе правительству, как будто вовсе исчезла из сознания наших правителей от мала до велика; служба государственная почти повсеместно – сделалась службою – лицу Начальника, или службою мамону»[391].

Основной порок русской современности публикующийся у Герцена молодой обер-секретарь Общего собрания московских департаментов Сената и профессор юридического факультета Московского университета видит в том, что «Императорская власть, при нынешнем развитии Министерской, сделалась мифом, не имеющим существенного значения. Государь вверяет власть свою Министрам, все что знает, знает от них и покрывает все их действия своим именем! Не так бывало прежде, при Петре, при Екатерине, – но преемники их к несчастию пожертвовали отвлеченной пустой идее власти всем существом ее…»[392], тем более угрожающей, что подобное положение вещей неизбежно разрушает идею царской власти: