Русские беседы: лица и ситуации

«[…] 7 ноября начались прения по самому важному вопросу – по вопросу об участии народа в законодательной власти. Первый заговорил Иван Ильич Петрункевич. Речь его, длившаяся около получаса, была целым научным трактатом по вопросу о славянофильстве. Иван Ильич дал исторический очерк того, чем был в жизни основной принцип славянофильства – устройство государства не на основе права, а на основе, как он выразился, социально-этического принципа, на основе взаимной любви народа к царю и наоборот; самое тщательное изучение русской истории привело его к выводу, что начиная с 1600-х годов до половины прошлого столетия результатом этого начала было рабство, а с половины прошлого столетия – та бюрократия, то неограниченное своевластие чиновничества, с которым мы теперь боремся. Весь этот период истории отличается стремлением к полному уничтожению свободной мысли, свободной личности; любовь к отечеству, раз она не совпадает со взглядами правительства, карается как самое тяжкое преступление. Положительных же результатов Иван Ильич не видит и просит указать их, если кто-либо может это сделать»[479]. – Затем говорили Кузьмин-Караваев и Родичев, после чего «встал Дм. Ник. [Шипов] и вся зала замерла в ожидании того, что он скажет; для меня было ясно, что доводы логики не за него, их опровергнуть он не может, но в то же время и логика других его не убедила, для него это вопрос веры. Существенно важных доводов в защиту своих положений Дмитрий Николаевич привести не мог. Он начал с того, что русский народ совершенно особенный, совсем не похожий на народы Запада, указав на его добродушие и долготерпение, на поразительную умеренность его нужд, потребностей, на его любвеобильное сердце, в подтверждение чего привел освободительные войны с турками (но разве они начинались по воле народа?). Далее указывал на любовь народа к царю, на его религиозность. Между прочим, привел пример, что один из иностранных ученых, пробыв три дня на хорах в московском земском собрании, говорил ему, что пробыв три дня в сердце аграриев и представителей крупного капитала, все время слышал речи только о том, как добиться прав и удобств для тех слоев общества, которые здесь не имеют своих представителей; “этого у нас на Западе не могло бы случиться”, закончил иностранец свою беседу; все это, по мнению Дм. Ник., создает настолько особенные условия русской жизни, что если престолу будут известны истинные нужды народа, то, несомненно, они будут удовлетворены и что бюрократическое средостение падет само собой, а, следовательно, и гарантии всех тех прав, о которых говорится в первых 9 пунктах, не будет нужно. На меня речь произвела довольно грустное впечатление: мне казалось, что сам Дм. Ник. понимал, что логика не на его стороне, что убедить кого-либо он едва ли может и в то же время он вынужден был защищать свою веру.

[…] Сейчас же, не помню кем, было заявлено, что мы здесь так много говорим о свободе мнений и слова, что не вправе насиловать меньшинство и что если голосовавшие в меньшинстве пожелают внести в журнал и свое мнение, то они имеют на это несомненное право – это положение было принято единогласно, и этим объясняется внесение в окончательную резолюцию двух мнений: большинства и меньшинства. Опять сначала обед не клеился, пока не начались речи. Сначала говорил Котляревский, а потом Родичев – речи были адресованы к Шипову, были сказаны в примирительном духе; они очень успокоительно подействовали на нас»[480].