Русские беседы: лица и ситуации

«[…] из всех занятий, которые я могу себе найти, служба в уделах представляется для меня наиболее нейтральной и не требующей компромисса с совестью. Ведь если не уделы, то придется искать места в каком-либо банке или поступить на службу капиталу и служить интересам капиталистов. Это мне будет гораздо тяжелее и будет противоречить моему внутреннему чувству, вытекающему из моего общего жизнепонимания. Конечно, м[ожет] б[ыть], придется решиться и на это, если иначе поступить будет нельзя, но это будет мне очень горько и тяжело. […]

Я согласен с Вами, что эта служба лишит меня политической свободы, но зачем она мне в настоящее время? Вы не сомневаетесь, что убеждений своих я не переменю и им не изменю и в этом отношении останусь, безусловно, свободным. Мне придется только отказаться от активного участия в общественной и политической жизни, но ведь это участие в политической жизни и без того невозможно для меня как по внешним, так и по внутренним причинам, а в общественной жизни это участие не имеет для меня при настоящих условиях значения, и меня только очень тяготит. «Возможность моего участия в событиях будущего» для меня с несомненностью совершенно исключается.

С одной стороны, в течение десятка лет способности к работе, которой остается для меня при моем возрасте, ничто не может измениться в нашей политической жизни для того, чтобы открылась возможность мирной, созидательной работы. Если возможны какие перемены, то только в смысле усиления борьбы и вспышки революционного движения, но от этого я стремлюсь быть подальше. С другой стороны, если бы, даже вопреки моему убеждению, неожиданно изменились обстоятельства, при которых было бы возможно здоровое освободительное движение, то я чувствую, что не имею и не могу уже найти в себе сил для деятельного участия в таком движении. Я сознаю еще в себе некоторые силы для практической какой-нибудь работы, но я не чувствую в себе духовной силы, необходимой для широкой политической работы»[498].

Учитывая, однако, репутацию Туркестана и тамошних служащих, Шипов соглашался принять назначение лишь при условии свободы в выборе и назначении подчиненных – в связи с чем его кандидатура не была утверждена. Только два года спустя Шипову удалось найти подходящее место – управляющего сахарными заводами М. И. Терещенко, что потребовало переселения в нелюбезный его сердцу Киев, но предложенное жалованье – огромная сумма в 30 000 рублей – побудила согласиться на год. В начале 1913 г., собираясь уйти в отставку, он пояснял мотивы своего решения М. В. Челнокову: