Русские беседы: лица и ситуации

Вообще лично в глубине души, я нисколько не злобствую и совершенно тих; только когда отнесусь извне, как посторонний к бесправию и грубому насилию, надо мной совершенному, – тогда только возмущаюсь. И всего возмутительнее, что не объявили и не объявляют причины. Теперь и Дарья Ф<едоровна>[302] и Е<катерина> Ф<едровна> живут в Царском[303] и имели бы, кажется, возможность узнать, – но обе утверждают, что причина держится в секрете, и по всей вероятности дипломатическая. Говорят, что этого требовала Австрия. По правде говоря, – это в порядке, в логике вещей. После Берлинского Трактата Правительству нельзя было оставлять Слав<янское> дело в руках того Общества и того человека, которых свежие, очень свежие предания идут наперекор новому направлению в политике. Беконсфильд[304] в речи на банкете у Лорда-мэра недавно с радостью повестил, что «отныне воинственная (т. е. националистическая) партия в России будет лишена возможности заниматься судьбами Славянства». Австрия, в объяснение встреченного ею в Боснии сопротивления[305], уверяющая (как это было перепечатано в Моск. Вед.), что «mot d’ordre[306] был дан из Москвы», обвинят не иного кого, как Моск<овское> Слав<янское> Общество и меня. Ни Общество, ни я – мы тут ни душой, ни телом не виноваты; однако ж действительно, перед Конгрессом я получил от боснийских инсургентов, на свое имя, адрес, в котором они, указывая на прежние мои речи и их будто бы действие, взывали ко мне о новом слове в их пользу, клянутся, что будут с оружием в руках сопротивляться Австрийскому нашествию и предпочтут смерть или даже Турецкое иго – игу Австрийскому, под которым они неминуемо погибнут духовно. Он написан очень красноречиво, имеет 70 подписей, из которых некоторые по уполномочию от целых отрядов… Я оставил его без ответа, да и как, кому отвечать? Если бы и мог отвечать, я сказал бы то же, что говорил и некоторым нашим членам, что поощрять их боснийцев к сопротивлению – это было бы теперь грешно, потому что у нас и средств нет, и нет за спиной России еще не вступавшей в войну, – как это было летом 1876 года. С этими Южными Славянами беда. Они еще живут в эпических временах – их не разуверить теперь в силе и значении Славянского общества и в моем личном; я не решился даже прочесть этот адрес не только в Общем собрании, но даже в Совете: так нелепы были возлагаемые ими на меня надежды! Но я помню, что рассказывал о нем между прочим и Е<катерине> Федоровне, указывая именно на то, что подобный адрес прислан по почте – через Австрию!! Становясь на австрийский landpakt[307] – я не могу и винить последнюю, но если последняя пожаловалась, так нашему правительству следовало бы наперед справиться, отвечал ли я.