Русские богатыри

Всеволод дошёл за эти дни до такого состояния крайней усталости, что из головы совершенно исчезли всякие, даже самые важные мысли, и осталось одно единственное желание, желание отдыха — отдыха во что бы то ни стало. Он уже не думал ни о том, что сказал бы сейчас отец, ни о сохранении собственной жизни, ни о любимой жене и детях. У него не осталось сил жалеть даже о смерти брата Владимира, — он думал только о том, когда же наконец этот ад прекратится, и о том, где ему можно будет хоть ненадолго приклонить голову.

Вновь подъехал к Золотым воротам монгольский всадник и передал ещё одно послание от своего хана, который обещал прекратить бомбардировку города при условии, что ворота немедленно откроются перед ним. И вновь Всеволод ответил ему отказом.

Да, стены града ещё стояли крепко, и видна ещё была их неуступчивая мощь, несмотря на всё усердие разнообразных машин, но чем больше на них давили, тем скорее обнаружился и изъян. Искал, искал Батый и нашёл-таки слабое место.

Все беды для Владимира начались с тарана, явившегося знамением новой силы, которая должна сокрушить все существовавшие преграды. Вновь занялись инженеры китайские изготовлением машин. Не жалели они ни сил своих, ни времени, ни средств, и машина, да нет, не машина, а скорее настоящее чудовище достигло безграничных размеров и колоссальной мощи. Машина и вправду была хороша. Он один, этот таран, был больше всех прежних, вместе взятых. Когда машина была готова, велел хан немедленно пустить её в ход.

Ордынцы выкатили таран на деревянных колесах, обитых железом и с укрепленными сверху, для безопасности, крышами, под которыми располагались вооруженные воины. Рабы толкали тараны снаружи, за ними еще бежало десятка четыре невольников, на смену. Когда одни падали от стрел, на их место заступали другие.

Подтащили они его вплотную к стене, и заработал таран во всю свою силу, ударил раз, и другой, и третий, туда, где почуял слабину. Будто гром сотряс небо и землю. Только пыль взметнулась после удара и осела. Переждав грохот, Всеволод хватанул ладонью горсть снегу и сказал брату:

— Долго она может и не выдержать. Бери людей, если стена рухнет, нужно будет закрыть проход. А у нас и так трудности с бойцами.

Мстислав, кликнув гридней, кинулся к месту возможного прорыва, да еле успел.

С очередного удара пробил таран стену насквозь. Там, где стена с грохотом рухнула и образовался пролом аж в два квартала, и в нём сейчас стояли клубы серого дыма. Не успел он рассеяться, как монгольские воины, продемонстрировав необычайное для кавалеристов искусство перемещаться среди развалин, ворвались в город пешими. Первое, что они увидели на своём пути — исполинскую фигуру. Броня на богатыре была дорогая, да надёжная. Всю его широкую грудь закрывал щит, такой же огромный, как и сам владелец. Это и был Мстислав Всеволодович.

Преградил он путь степным воинам, встал на их пути, чтобы остановить, удержать эту стаю зверей диких, рвущихся в родной город. А чуть позади него, ощерившись мечами и копьями, стоял небольшой отряд, но по одному виду этих бойцов сразу было видно — элита. Храбрецы, от них исходила серьёзная угроза. Таких на арапа не взять.

Налетели на них степняки с разгону, чтобы смять одним ударом. Но отряд не отодвинулся. Не уступил дороги. Дружинники были исполнены решимости отстоять город и дрались так, как не дрался до них никто из смертных. А человек, что стоял во главе отряда, бился так умело и бешено, что низкорослые монгольские воины никак не могли к нему подобраться, не то что его скрутить. Весь залитый своей и чужой кровью, он был как волк, огрызающийся от нависших на нём собак. И тут кем-то метко выпущенная стрела, с тугим звоном пробив кожу, вошла в шею герою и застряла там, мелко дрожа. Брызнула из раны яркой красной краской кровь, заливая его кольчугу и панцирь. Зашатался воин и упал с грохотом, будто кто-то цепь на подъёмном мосту перерезал. Так пал Мстислав, младший брат Всеволода, а за ним и весь его отряд, до последнего воина сражавшийся над телом своего князя.

Когда наконец путь через пролом был расчищен, двинулся Батый со своими нукерами и нойонами в глубь города, который покорить стремился. Мчались всадники, грохоча копытами по улицам Владимира, а жители с отчаянием взирали на них. Теперь у хана не осталось ни малейшего сомнения в том, что город повержен.

Всеволода никакие мысли в этот момент не одолевали. С того момента, как Мстислав со своими гриднями ушёл защищать пролом, монголы, будто чуя, что защитников стен осталось совсем немного, усилили свой натиск. Здесь стена была самой низкой, перебраться через нее было проще всего.