Русские истории

Где руда – не ерунда,
под берёзовыми сводами
крепостями да заводами
начинались города.

А когда родили-робили

на металле и в дыму,
по здоровому уму
разве надобны кому
«Во саду ли, в огороде ли…»?

Но, в железо не ушедшие,

пишут, словно от сохи,
полусельские стихи
про поляны-лопухи
городские сумасшедшие…

Вдохновляет и огонь

в золотой утробе доменной,
да в законный выходной
обожжённая ладонь
просит памяти иной —
деревянной да соломенной.
– Все на стройку за лопаты-топоры —
верьте, дело стоит свеч!..
Так о чём, ребята, речь?
Печь – она повсюду печь:
что в избе, что у Магнит-горы…

По сей день не понарошку на

случай всяческих невзгод —
недород, переворот… —
раскрестьяненный народ
запасается картошкою.

И, пока огонь горит,

нас стальное сердце Родины
привечает, как юродивых,
и копеечкой дарит.

В Михайловском мы пили молоко…

I

Оставь друзей, тропою выйди в поле,
где бродит конь по вымокшей траве,
и улови предощущенье воли,
разлитое в небесной синеве.
Минуй окошки – жёлтые, живые,
заборы, огороды, тополя…
И следом – валуны сторожевые,
святая, заповедная земля.
Там лес и дол полны свободной речи,
прозрачные озёра глубоки,
и на полянах расправляют плечи
тугие лукоморские дубки
и впитывают грудью без опаски
на многие столетия вперёд
стихи и удивительные сказки —
всё, чем народ отчаянный живёт.

II

«И славен буду я, доколь в подлунном мире

Жив будет хоть один пиит…»

В Михайловском мы пили молоко
и никого не хаяли при этом —
тому, кто дружен хоть с одним поэтом,
в такое, знаю, верить нелегко…
Доили мы и бешеных коров.
Но и опять – неповторимый случай —
на дюжину собратии писучей
хватило поллитровки будь здоров…

А вот июньской ночи было мало.

Густой туман клубился варенцом,
над Савкиной горой и Маленцом
луна осоловелая вставала
и пялилась на наше торжество,
как будто вопрошаючи: с чего?
И ничего мы ей не объясняли,
лишь за кормильца стопки подымали
с хранителями памяти его…

И что бы ни творили со страной,

жива его поэзия в народе,
пока ещё поэты под луной
в Михайловском ночами колобродят!

III