Русские истории

А места в сельце Михайловском – не сорные!
Но восторженность людская недолга:
ко всему привыкнуть можно – даже к Сороти,
что петляет, завивает берега.
Поживи, останься – трудником, не баловнем,
и обыденными станут навсегда
колыханье древних елей Ганнибаловых
и молчанье Ганнибалова пруда,
крики цапель над раскрытыми калитками,
над осокой жавороночья молва
и облепленная тёмными улитками
недвижимая подводная листва.
Помаши косой, лопатой или ломиком,
прирасти к мужицким крепостным корням,
и тебе обрыднут шалые паломники,
что мотаются по здешним деревням.
Им под шум ветвей и кваканье лягушкино
на вечерней и на утренней заре
всё мерещится тень Александра Пушкина.
И ему покоя нет в монастыре…
Ах, места в сельце Михайловском —
бессонные…

VII

Возвращаться обычай плох —
камни медленны, люди скоры.
Но, когда мне позволит Бог,
я вернусь на святые горы,
и от времени отрешусь,
тишиною лесной несомый,
и склонюсь, и перекрещусь
на Михайловскую часовню…

И пойду не спеша, дыша,

и до берегового края
распахнётся опять душа,
всю округу в себя вбирая.
И прислушается дочь,
оглушённая городами.
И разгонят крылами дождь
цапли серые над прудами…

2000 г.

Слоновья кость

I

А время, сделав оборот,
опять застопорилось будто.
И вновь безмолвствует народ,
и власть шарахается бунта.

И родина в ночную тьму

летит подобием трамвая,
неискушённому уму
судьбы своей не выдавая.

И я пути не тороплю,

но смута в воздухе витает,
и деревянному кремлю
слоновой кости не хватает.

II

Баню затоплю, согрею кости,
хоть ещё о старости не речь.
В башенке моей сосновой кости —
наново побеленная печь.
Банным одурманенный туманом,
расправляя тесные бока,
посижу на лавке, словно мамонт,
недоразмороженный пока.

Вросших во отеческую глину,

да не торопящихся нырнуть
нас от Кёнигсберга к Сахалину
преизрядно, если ковырнуть

и расслышать посреди куплетов

и недоусвоенных основ,
что Россия – родина поэтов
и немного всё-таки слонов.

III

Спелёнутая полосами ливня,
согретая дыханием костра,
ты родилась из мамонтова бивня,
а вовсе не адамова ребра.

Вобрав людские встречи и разлуки,

сопутные потокам мировым,
твои непокладаемые руки
отсвечивают воском яровым.

Устав глядеть на родовую смуту,

не закрывай ладонями лицо —
мне так спокойно в редкую минуту,
когда они смыкаются в кольцо.

«Скоро травы станут влажными…»