Русские хроники 10 века

– Ты ж крестился только что, Гюрата! О том ли мыслишь! О божественном думать должен, а у тебя похоть на уме! И когда! В святое крещение. Эх-хе-хе, только калёным железом грехи из вас и выжечь можно. Это ж крещение, не Купала!

Беляй не слушал ни шутки остроумца, ни брюзжание старосты. Душа его радовалась. Коль привиделся ему лик Богородицы, знать, Матерь Божья мирволит ему, иначе зачем бы лик свой явила. Ежели так, наверняка поможет соединиться с Годинкой, ничего иного ему и не надобно.

Глава 13

1

К нынешней осени Гудиша заметно поплохела. С лета попритихла: не сновала с раннего утра по двору, не донимала сына поучениями, не толклась в избе, когда невестка обед стряпала. Облюбовала чурбачок, на коем Желан лучину щипал, да сидела на нём целыми днями тишком. Сидела вроде от всех отгороженная, будто одна на всём белом свете, словно и дела ей нет до домашних: бормотала не поймёшь что да теребила понёву на коленках. Домашние, занятые своими заботами, и внимания особого не обращали. Понятное, мол, дело, старый человек, отдохнуть хочется. Ещё весной управлялась по хозяйству, и корову доила, и галиц на яйца сажала, и нынешнего телёнка матку сосать отучала. В первый выгон скотины наварила да накрасила яиц, огладила ими корову с тёлкой, расстелила поясок в воротах, делала всё, что и в прошлые года исполняла. Ходила с бабами на выгон, строила круг-оберег вокруг стада. А на Купалу уже дома сидела. Млава после прошлогоднего несчастья помаленьку да потихоньку отходить стала. Иной раз лицо от улыбки светлело, когда на внучонка глядела. Внучек ладненький вышел – крепенький да румяный. Гляди, не наглядишься. Бабушку завидит – ручонки к ней тянет, бабушка и улыбается. У Любавы к осени живот в другой раз круглился, знать, ещё внучок на подходе. Как жатву закончили, мужики за молотьбу принялись. Млава с Купавой зернотёрки вертели, торопились из новины настоящих хлебов напечь. Гудиша тут же, при них на своём чурбачке тихой мышкой сидела. Сидела-сидела и говорит Любаве, да весело так говорит:

– Что ж, Заринка, никто не сватает тебя? Ай в вековухах остаться хочешь? Купава в твои лета уж первого родила.

Невестка со свекровью так и замерли, обомлели. Млава побелела вся. Старая сказала и понурилась виновато, понёву перебирает, словно ищет что-то. Посмотрела на снох жалостливо, клюку подхватила и в избу ушла.

Как солнышко красное охолонуло, ночь день перемогла, занедужила Гудиша ногами, вскорости и спину скрючило. Млава наладилась Зоряну позвать, свекровь отговорила.

– Не ходи, не бей ноги, старость не вылечишь.

Переселилась старая на печь. Одна забота осталась – младшему внуку и правнуку были да небылицы сказывать. Голову ещё боле повело, старшего внука Желаном кликала. Оно и правда, Житовий с годами стал шибко на отца походить, не столько обличьем, как походкой да ухватками.

Как-то вечером, темнялось рано, спать не ложились, каждый своим делом занимался. Избу малость освещали – в светце над кадкой лучина горела, на столе жировик коптил. Слезла Гудиша с печи, сама слезла, доковыляла до кадки, напилась из черпачка, на коник присела. Присела и говорит сыну, на этот раз никого не перепутала, заговорила ясно:

– Ты, Желан, не печалься. До весны, а то и до лета доживу. Не придётся среди зимы окошко выставлять.

Млава запричитала:

– Что ты, мама! Лето придёт, оздоровеешь.

Гудиша отмахнулась, назад на печку полезла.

– Пустое речёшь. Приходит мой срок, отжила свой век. Что за жизнь, в голове морок, ноги не ходят, целый день на печи сидеть.

При неугомонном нраве сидеть целыми днями на печи Гудише было тяжко.

2

Признание миром за Желаном и его сыном права местьничества не только укрепило дух узников, когда те томились в порубе, но имело иные, вполне материальные последствия.

В Киеве, на княжом суде объяснения Желана о пропаже дочери, уликах, обличавших преступников, веса не имели. Тела нет, видоков насильного умыкания девы нет, стало быть, отец и сын – головники, убившие боярских рядовичей по злобе. Потому оба обязаны за убийство внести виру в княжью скотницу, а сын – заплатить огнищанину за лечение раны и обиду.