Русские хроники 10 века

Труден путь проповедника, обращающего язычников в правую веру. Колдобин, всяческих неустройств, да просто обид, унижений много больше радостей. Радость одна – спасение душ, приращение христиан. Образец для отца Иакинфа – святой апостол Павел, кто из свирепого язычника, гонителя веры Христовой обратился не просто в христианина, но в вернейшего ученика Христа. Бывал Иакинф в Болгарии, где некоронованный царь болгарский Симеон-Самуил отделился от Константинополя и учредил своё патриаршество. Беседовал с тамошним священством о великих делах учителей, братьев Кирилла и Мефодия, жизнь положивших на святую цель – распространение веры Христовой среди славянства. Из Болгарии ушёл в Корсунь, поклониться мощам святого Климента и ученика его Фивы. В Корсуне же отец Иакинф был рукоположен в сан епископа, и, напутствуемый святыми отцами, отправился на Русь, обращать народ огромной, богатой страны в веру Христову. Год прожил у братии в Киеве, учил язык русичей, читал Евангелие, переложенное кириллицей. И вот уже шестое лето он в Новем Городе, городе, погрязшем в мерзком язычестве. Ох и трудно вытравлять из душ язычество. Крещёные, а просят помощи не у Богородицы, а у своих рожаниц. В непотребных игрищах участвуют. Бесовские пляски для них – праздник великий. Яйца знаками бесовскими расписывают, с горки катают, да мало ли ещё каких непотребств творят! Но не только языческие непотребства снедали душу отца Иакинфа. Не было единства не только во всей вере Христовой, но и в правой греческой. Латыняне святотатствовали – чертили святой крест на земле, а потом ту землю ногами попирали. Прав был патриарх Фотий, предъявивший папе римскому Николаю шестьдесят претензий об отступлении Рима от правой веры. Латыняне не блюдут постов во всей строгости, попускают плоти, тяжкие грехи прощают за мзду. Тем в гордыне своей вмешиваются в промысел Господа нашего. Ибо грехи прощать – божье дело, не человеков. Отец наш Небесный прощает грехи покаявшимся. Покаяния в грехах он ждёт, а не мзды.

Но нет единомыслия и в правой вере. Святая троица – бог-отец, бог-сын и святый дух не единосущи, но подобосущи. Потому и ушёл Иакинф в Болгарию, что не мог снести ереси, исходящей от патриаршего престола. Для константинопольских иерархов все, кто мыслит иначе, чем они, суть еретики. Еретик же хуже язычника, потому подвергается гонениям и всяческим мучительствам, о коих только подумаешь, дрожь пробирает. Чем дальше, тем более и более усугублялись расхождения отца Иакинфа с иерархами. Константинополь не признавал трудов великомудрого учителя Кирилла, измыслившего письмена, коими нёс слово божие диким славянским племенам. Только теми письменами и можно донести Христову веру многочисленному племени славяно-русов. Иерархи же, что константинопольские, что римские, признавали лишь три языка, на коих были начертаны надписи на кресте, принявшем Христовы страдания, и косностью препятствовали шествие Христовой веры к язычникам. Иерархи в гордыне и косности не хотели понять – русичи не имперские рабы, и дабы обратить их в правую веру, надобны иные средства, чем в Империи. Для русичей бог не пантократор, вседержитель, но всемогий и всеблагий. Уповал отец Иакинф на великого киевского князя Владимира. Примет князь веру христианскую – и народ свой тому принудит. Того же хотел и Константинополь. Но знал Иакинф о сонме оголодавших, жадных попов, прозябавших в имперской столице. Для коих не слово божье главное, но обильные приходы. Примет Владимир крещение от Константинополя, и хлынет та орава на Русь, и только испортит великое дело.

Жизнь отец Иакинф вёл суровую, отягощённую ночными бдениями, ущемлениями плоти. Не только строго и неукоснительно соблюдал посты, но и в обычные дни питался весьма скудно. Чёрствый хлеб да вода являлись его обычной пищей. Ничем не потакал святой отец жадной до удовольствий плоти. Не холил тело в тепле, не нежил мягкими постелями, не закутывал в меха в зимнюю стужу. Хмельного в рот не брал, жен чурался аки дьявола. Лишь по великим праздникам, как-то, Пасха или Рождество позволял себе откушать скоромного. Человека отец Иакинф считал от рождения грешным, ибо жизнь тому явилась благодаря мерзостному совокуплению. В юношеские годы по наивности попал Иакинф в покои вдовой матроны, обременённой годами, но молодящейся, ненасытной к утехам. Под благочестивым ликом скрывалась сущая дьяволица. Пребывание в спальне развратницы, ведавшей, казалось, все ухищрения плотских наслаждений, породило у будущего Христова проповедника предвзятое отношение к женщине как к существу насквозь греховному, низкому, помышляющему лишь о срамном, о котором и думать отвратно.