Русские хроники 10 века

Отроки кликнули воевод, тысяцких в княжью полстницу. Совет длился недолго. Порешили – немедля изготовиться к решительной сшибке. Всю сводную дружину собрать в перестреле от ворот, ратникам бросать работу, проверить оружие, сидеть у насыпи. Туда же перетащить спрятанные от соглядатаев лестницы. Кормильцам, водоносам накормить, напоить кметов.

В самую жару, когда посерелые от зноя листы на деревах виснут долу, всякая животина ищет холодок, букашка щель, ворота распахнулись. Из них с рёвом хлынула вооружённая, исступлённая, остервенелая толпа, готовая смести всё на своём пути. Словно мотыльки в пожирающее их пламя, херсониты, толкаясь, мешая друг другу, валом валили под удары копий и мечей русских дружинников. Уже не ворота, а гора трупов мешала русам ворваться в город. Тем временем ратники по сигналу рога, приставив широкие лестницы, взобрались на стену. Корсунские лучники не выдержали натиска, и вскоре ратники спустились вниз. Здесь их встретило упорное сопротивление херсонитских кметов, бившихся не жалея живота своего, но каждый наособицу. Последнее решило их участь. Если бы херсониты сдались, сложили оружие, русские бы не стали их избивать. Но исступлённые, обезумевшие, ценою жизни стремившиеся добыть глоток воды, они вновь и вновь бросались в сечу, вызывая остервенение и без того обозлённых изнуряющей осадой русов. Началась резня, затихшая лишь к вечеру.

За ночь озлобление русских кметов, вызванное и постоянной гибелью товарищей, и утомительной осадой, улеглось. Утром из города беспрепятственно потянулись вереницы водоносов.

Глава 6

1

В первое корсунское утро понежиться в постели великому князю не пришлось, разбудили спозаранку. Удушливый, тягостный сон, в коем ко времени пробуждения пребывал князь, негой было назвать трудно.

Из ворот Корсуня рысью на чёрном, лохматом комоне выехал печенег в ромейских доспехах с булавой в руках. «Пить хочу! Крови твоей напьюсь!» – кричал степняк и, размахивая булавой, наезжал и наезжал на князя. А он силился вытащить из ножен меч и всё никак не мог этого сделать. Догадался – ножны тугие. Печенег размахивал и размахивал шипастой булавой, рычал, и слюна свисала с губы, как у беснующегося цепного кобеля. Вцепившись обеими руками за рукоять, Владимир почти вытащил меч из ножен, и в этот миг булава упала на плечо.

В ужасе открыл глаза. Над ним склонился отрок и несмело похлопывал ладонью по плечу.

– Ты кто? – вскрикнул князь. – Печенег где?

Отрок в испуге отпрянул, едва не упал.

– Нет печенегов. Попы к тебе, княже.

С трудом освобождаясь от муторных сновидений, князь огляделся. Да где ж он? И кровать не там стоит, и окошко не на месте, и солнце светит в него непригоже.

– Каки таки попы? Откуда? Чего надо? – Владимир сел, опустил ноги на пол.

– Двое их, – виновато проговорил отрок. – Один тутошний, корсунский, другой, молодший, Ставком назвался, наш, русский, из Киева. Сказывал ещё, вы с боярином Добрыней знаете его.

– Они почто в такую рань припёрлись?

Робея, словно не попы, а он сам нарушил великокняжеский сон, отрок пояснил:

– Сказывали, дело у них неотложное. Просили, чтоб непременно допустил их до себя. Так что, гнать их?

Своего можно и вразумить, чтоб в другой раз поостерёгся докучать князю не вовремя, но с корсунцем надобно быть поласковей.

– Ладно. Неси умыться, да кваску холодненького прихвати. Боярина Добрыню покличь. Попам скажи, пусть пождут, поговорю с ними.

Попы вошли, встали у порога. Старший, с узкой чёрной бородой, в кою вплетались серебряные нити, прижимал шуйцей к груди что-то завёрнутое в тряпицу. Весь он был какой-то узкий, глаза, – чёрные бусинки, – живо глядели на князя. Князь поднялся, перекрестился широко. У русского попа морду скособочило, корсунский смотрел удивлённо. Помолчали, князь заговорил первым:

– Добры вы буди!

Помявшись, Ставк ответил:

– Здрав ли еси, княже?

Ответил скороговоркой:

– Здрав, здрав, – спросил не то, что думал: – Что за дело у вас ко мне, честные отцы?

Спросить хотелось прежнее: «Чего припёрлись рань-прерань? Спать не даёте».

Заговорил русский поп:

– Ставк я. Помнишь ли меня, княже?

Владимир оглянулся. Добрыня кивнул утвердительно. Князь жестом велел продолжать. Ставк показал на своего спутника.

– Се отец Анастас, иерей церкви святого Василия, что рядом с твоим домом. Отец Анастас поведал мне о трубах, по коим вода в город приходила, а я про то варягу Ждберну передал. Родом отец не грек, но болгарин. Хочет он слово тебе, княже, молвить.

Князь кивнул, сел в кресло.

– В полдни придёт к тебе, княже, архиерей Константин. Станет архиерей просить тебя, чтобы твои ратники-язычники не разоряли божьих храмов, не грабили, не творили насилия над жителями.

Владимир плечом дёрнул. Шумно вздохнул, смотрел недовольно.

Ведь знают же, крещёный он, а всё считают диким сыроядцем.

– Ведомо ль тебе, что я крестился сам и народ свой хочу крестить и обратить в правую веру?

Анастас кивнул.

– Ведомо от Ставка.

Владимир ударил кулаком по подлокотнику.

– Ежели ведомо тебе, что я крещёный и хочу крестить народ свой, почто думаешь, что я, аки сыроядец, стану разорять божьи церкви?