Дружину крестили в церкви Петра и Павла, в особой крещальне, по-гречески баптестерии. Владимир в сей день был не великим князем, а восприемником. Дружинники стали чадами его. Таинство духовного возрождения язычников творил отец Константин, помогал ему диакон.
Владимир стоял у выложенной мрамором купели под мозаичным небосводом. В купель по очереди, кто робея, кто хмурясь, входили дружинники, бояре. Архиерей хорошо поставленным голосом читал молитвы. Как разнилось это крещение от того, двухлетней давности! Тесная церквушка, полупьяный поп, бочка для засолки огурцов, и он, великий князь, в той бочке. Горе тому, кто поведает миру об огуречной бочке. Язык вырвет!
Не обошлось крещение без происшествия, про которое вспомнить – смех, а когда происходит – грех, да и только. Потешателем выступил боярин Брячислав. Утвердившись на востоле, пробежав по крещальне заполошным взором, словно в омут кидался, боярин выпучил на архиерея глаза и, вместо отречения от Сатаны и провозглашения символа веры, заблажил бесовское, с малолетства в голове утвердившееся:
– Роде Всевышний, Великий Боже наш! Ты – единый и многопроявленный. Ты – наш Свет и Справедливость! Славим Тебя, Боже Прави, Яви и Нави!
Дружинники ухмылялись, архиерей изумился, восприемник пребольно ткнул кулаком под ребро:
– Что несёшь, бес брюхатый? Бороду повыдергаю!
Лицо боярина побагровело, сделалось бордовым. Закатив глаза, заголосил, протянул руки к архиерею, даже туловом подался к Его Преосвященству, онемевшему от изумления.
– У-у-у! Горе мне! Прости, отче! Веснуха разум помрачила. С ребячьей поры Рода славить приучали, как забудешь божьего прародителя!
Отца Константина от бесовщины, произносимой в крещальне, скособочило. Отвернув лицо от крещаемого, замахал руками. Рядом с тем уже стоял диакон. Вцепившись деревянными пальцами в плечо бестолочи, заскрежетал в самое ухо:
– Не богохульствуй в храме божьем, язычник окаянный! Отрекайся от Сатаны и славь Христа!
Боярин вошёл в память. Втянув голову в плечи, дрожащим голосом отрёкся от Сатаны и объявил о своей вере в единого Бога Вседержителя, творца неба и земли.
Архиерею жаль было расставаться с мощами. Но знал: нельзя гневить нравного князя, впереди предстоял важный разговор, от коего зависела судьба Херсона. Обещал поделиться мощами перед уходом князя домой, а пока пускай в церкви полежат, где им самое место.
Великокняжеские послы ещё не достигли Золотого Рога, а из Корсуня отошла быстроходная галера. На сей раз гонцов в столицу Империи отправил архиерей Константин. Писал архиерей басилевсу и патриарху. Писал о том, что окрестил Владимир всю рать свою, пришедшую в Херсон, как домой вернётся, начнёт крестить народ свой. В том можно быть уверенным, ибо просит киевский князь помощи в свершении сего благого деяния. Из бесед с князем понял – константинопольского митрополита в Киеве не примет, и сам князь того не хочет, и ближние того не хотят, а пуще всех боярин Добрыня. Сей Добрыня родственник князю по материнской линии, имеет на своего племянника большое влияние, которое может навредить Византии. Настаивать на митрополии не следует, всему свой черёд. Русы своенравны, не стоит их озлоблять. День придёт – и утвердится в Киеве митрополичья кафедра с константинопольским митрополитом. Просит Владимир послать на Русь священников, чтобы могли не только народ крестить, но и службу творить, и учить народ вере, нести слово божие, ибо своих священников на Руси мало. Ещё просит всякую утварь и сосуды церковные и книги богослужебные, ибо бедны церкви русские и новые надобно строить. В том он, архиерей, поможет князю русов, даст сколько сможет, всё, что тот просит, рукоположит клириков, хотя и не все достойны сана, да для крещения варваров подойдут. Пусть же и патриарх пришлёт и утвари, и сосудов церковных, и книг богослужебных, и отправит священников, кои без приходов в Коснстантинополе толкутся. Басилевсу обещал подвигнуть Владимира за помощь в крещении народа его, вернуть Херсон Империи, в том надеется на успех. Ещё писал, что мятежник Петрона ныне сидит в подземелье. Сподвижники его под надёжным доглядом, и повязать их можно во всякий день.
Глава 7
1
Ножки порфирородной, сестры и дочери византийских басилевсов, обутые в изящные багряные сапожки, прошли по устланным коврами сходням, ступили на каменные плиты херсонской пристани. Едва царевна появилась на сходнях, юный служка, с ноги на ногу переминавшийся под аркой и от безделья мучивший нос, понёсся вскачь по широкой прямой улице, рассекавшей город надвое. В семи церквах, украшавших главную городскую площадь, пономари ударили в симандры, сделанные из звонкого дерева явора. Порфирородная не сделала и десяти шагов, симандры зазвучали во всех церквах, приветственный гул наполнил город. Не часто город, затерявшийся на задворках империи, посещают высокородные особы. Взгляды сонма горожан, собравшихся на пристанской площади, скрестились на царевне.