Новый день настал, застонал Славно. Попы по улицам ходят, зовут креститься, славянских богов хулят. Дружинники в ворота ломятся, велят к попам выходить, грозятся пожар пустить. Кого поймают, к Волхову волокут, одежды срывают, силком в воду загоняют. Кто сопротивляется, так ухайдакают, еле на ногах стоят. Славенцы попов не слушали, от дружинников прятались, дубьём грозили. Добрыня осерчал, велел славенский подол жечь и грабить. Ветер полдневный тянул, на Волхов. Огонь на Славно не пошёл, однако с пяток дворов выгорело дотла, да сколько огонь попортил. Так окрестили сотни две жителей. В полдень на подмогу киевлянам пришла дружина из Ростова, числом в тыщу, да попов десяток. Путята в свою дружину отобрал пять сотен ростовцев, взял бы больше, да лодий не хватало.
4
День прошёл в гомоне, сутолоке, спорах. Ночью новгородцы скребли затылки, кой у кого сомнения появились. Приди с крестом нурманны или германцы, что Варяжское море огнём и мечом окрестили, всякий без сомнения за оружие взялся. Живот бы положили, но ворога в город не пустили. А так – поди разберись. Князь-то свой, русич, в малолетстве в Новгороде жил. Не может князь Русской земле зла желать. Был бы боярин, а то князь. Князь – он о всей Земле печётся. Кияне не чужаки, русичи, и в дружине княжьей много своих, новгородских. Потому и сомнения точили – правильно ли поступают, что воле княжьей противятся. Своих сколько в греческую веру перешло, гостей новгородских добрая половина христианами сделалась. И ничего, как жили, так и живут.
Кто берег от киян боронил, те крепко стояли за старую веру, кто дома сидел, те засомневались.
Приказав жечь славенский подол, Добрыня не думал, что на то новгородцы скажут. Надеялся – запугает, да вышло по-иному. В отместку горячие головы бросились своих христиан бить, а дворы их зорить. Великая обида одолела новгородцев.
Тому пять лет, в тот год, как ходил Владимир на ятвягов, пришли в Новгородскую землю толпы христиан с Варяжского поморья, спасения животам искали. Дали новгородцы приют беженцам, пожалели, хоть и не русичи, а всё славяне, да и люди ж, не зверьё.
Не один десяток лет воинственные германцы покоряли, заодно и обращали в христианство славян, что жили на берегу Варяжского моря. Обращали не словом, не молитвой, но огнём и мечом. Хоть и чтил Рим святого апостола Павла, и учителей славянства Кирилла и Мефодия привечал, да то всё на словах было. Прокладывая путь славе Господней, молитве предпочитал меч. Германцы накладывали дань непомерную, вольных людей обращали в холопов, ставили своих епископов. Епископы имели жадность великую, никакой меры знать не хотели, обнищали люди. В тот год, как ходил Владимир на ятвягов, восстали славяне и против германцев, и против епископов. Взялись за топоры, церкви порушили, пожгли, германцев, епископов побили. Зажили по-старому, в своей воле, и к вере славянской вернулись, к Световиту и Перуну. Своих же, которые в христианской вере остались, не захотели к дидовской возвращаться, тоже побивали и жгли. Тогда славяне-христиане ушли на Русь. Русичи христианам мучительств не творили и в вере не препятствовали. Одни беженцы остались в Новгороде, другие ушли дальше, в Ростов.
В Новгороде закон простой. Плати Городу подать, живи по правде, уважай соседей, сам станешь новгородцем и получишь защиту от Города. Каких богов славить, то твоей души дело, никто не неволит. Поселились беженцы кто за Детинцем в Загородье, кто ушёл на правый берег. На Славне тына нет, места много. В Новгороде закон такой: где твой плуг, топор ли прошёл, то твоё место, никто не отберёт, город тому порукой. Зажили христиане с соседями в согласии, те обид не чинили, мучительств не творили. На Новый год вместе веселились, вместе масленицу справляли, вместе писаные яйца с Красной горки катали, вместе на Купалу песни пели да меды-пиво пили. В красном углу держали иконы, а на полках – домовых да обереги. Молиться ходили в церковь, а лечиться к волхвам – ведунам да ведуньям. У попа от любой хворости одно лечение – святой водой побрызгать да молитву прочитать, дескать, всё в руце божьей. У ведунов другое, и больное место ощупают, и за руку подержат, и к голове руку приложат, слова наговорные скажут, да побрызжут-то не водицей, в коей крестик полежал, а настои трав дают испить. Те настои болящий и день пьёт, и два, и седмицу, глядишь, и оздоровел. А уж стрелу из тела вынуть, поломанные кости сложить как надобно, лубками закрепить, чтоб срослись как надо, или кровь остановить ни один поп не сумеет. Без волхвов-ведунов никак нельзя, какому богу ни молись.
Жили мирно, не думали, не гадали, что такая беда приключится. Как зажёг Добрыня славенский подол, самим боязно стало. Огню всё едино, кто Рода славит, кто Христа, всех пожрёт.