Якун бухает ковадлом по обойме, а мысли его витают далеко от корчиницы. Может, потому и не ладятся корчие дела у сына ковача, что в корчинице он лишь телом, но не душой. Не за горами зарев, и отправится Якун на болота. Черпать руду да вытаскивать её волокушами на берег – жилы порвать можно. Но Якуну добыча руды в охотку. На болотах приволье, не то что в жаркой, задымленной корчинице. Спозаранку, ещё солнышко ясное не выглянуло, убежит с луком, тулом, полным стрел, да верным Ушканом на озерцо за утками. Пока товарищи поднимутся, костёр наладят, охотник с добычей вернётся. В этом году возьмёт на болота Ставрика – хлёбово готовить, сушняк для костра собирать. Какая-никакая, всё же помощь. На болотах Якун старший. Беляй и Дубок в подчинении. Ежели руду не чуешь, намаешься с рожном, намучаешься с кладями. Будешь попусту болото мостить. Для нечуткого глаза всё болото одинаково. Ан нет! Над рудными гнёздами и кривулины-берёзки, и безвершинные ёлочки не такие, как на пустом месте, и у болотной травы цвет особый. Почему так, Якуну неведомо, но признаки рудных залежей знает крепко.
Якуну нравится быть старшим. Со старшего спрос особый, это понятно, и это душу тешит. Но и люди твоего слова ждут и ему повинуются. В этом отношении Якун не понимает отца. Сколько раз славенцы просили Добрыгу в уличанские старшины, так и не согласился. Сейчас бы уже, глядишь, славенским старшиной стал. Нет, не хочет Добрыга людьми повелевать. Сколько ни просили, всегда один ответ: «Ковачем жил, ковачем и помру. Иного не надобно». В корчинице – да, слово Добрыги закон. А за воротами Добрыга такой же, как все. От людий и градских старшин хытрецу почёт и уважение. На вечах, славенских и градских, оглядываются на него людие, ждут, кого словом своим поддержит. Знают: то слово весомо, обмысленно, не верхоглядно. Выплаты, и мостовые, и пошлины Добрыга сам на себя считает. Старшины, что назначены пошлину собирать, не перечат, не пересчитывают. Знают, не словчит ковач-хытрец, отдаст Городу положенное, да ещё лучшее. При таком почёте давно бы в лучших людях ходил, но у Добрыги к другому душа не лежит. Кроме своей корчиницы, иного знать не хочет.
Не понимает отца Якун. Бьёт ковадлом по топору, приваривает оцель к железу и размысливает. Не записаться ли ему в ротники, или уйти кметом в княжью дружину. А что? Силушкой его Род не обидел, на кулачки без страха идёт, луком не хуже кмета владеет. Мечом и копьём научится биться.
Когда Якун представлялся себе ротником или княжьим кметом, виделся ему Добрыня, княжий уй, воевода и ближний советчик. Телом Добрыня дороден, но не толст, не жирен, как обленившийся боярин. В движениях ловок и быстр. Искусен Добрыня в ратном деле. Научиться бы так же на мечах биться, как княжий воевода. И в жизни Добрыня весел, лёгок. Горазд и песни петь, и на гуслях получше иного гусельника играет. Киевского князя новгородцы особо не любили, но Добрыня по сердцу пришёлся.
Конечно, кмету из Яви в Навь дорога короче, чем ковачу. Так от тебя же самого всё зависит. Не трусь, владей оружием, держи в исправности коня и доспех, до седых волос в кметах проживёшь. В бою трусить нельзя, по кулачкам знал. Пока не вышел на поединок, хоть враз всем богам молись, дрожи, как осиновый лист. Но начался бой – всё, все страхи побоку оставляй. Дрогнешь хоть на миг – уложит тебя противник тотчас же метким ударом. Чуял в себе Якун тягу к ратному делу, раздолью, и не было сил противиться. Нынче привезёт руду, иначе нельзя, отец на него надеется, поговорит с отцом. Пусть отпускает со двора в белый свет.
Закончив сварку, Якун опустил млат на пол, отёр пот со лба, невзначай взглянул на дверь. Но не Резунка притягивала взгляд Якуна. Беляй, без которого за рудой не уедешь, пребывал в отсутствии. Ушёл подмастерье к своим, помочь на сенокосе. И хоть дал Добрыге слово, сверх того тыном городским поклялся, что вернётся к зареву, был бы на месте, Якун бы не терзался. Мало ли что, вдруг к сроку не вернётся. Червень к концу идёт, каждый день в корчинице нудьгой оборачивается. Всякое утро, выйдя во двор, первым делом на небушко взглядывает, не наползли ли тучи чёрные, что несут дожди проливные. А тут ещё и Беляй ушёл. Потому и тянется взгляд сам собой к двери, не появилась ли в ней могутная фигура молчуна-подмастерья.
3