Русские князья. От Ярослава до Юрия

– А ты, дядя Охтиз, не бойся, – лениво прервал его Иваница. – Мы уже не про князя Игоря спрашиваем, это забыто. Виновных нет. А ежели они есть, то не нам за них приниматься. Заехали к тебе, как ты тут живешь, посмотреть. Про князя же сказано тебе к слову. Вот, может, придет новый князь в Киев, справедливый, добрый да великодушный, таких, мол, тут и не видывал еще. Верно говорю, лекарь?

– Может, и не все это так, да, может, и так, – улыбнулся Дулеб. Князь Юрий не хотел бы идти сюда, не ведая, как посмотрят на это киевляне и что скажут.

– Князья далеко, а глина – вот она, – показал гончар, – мягонькая да теплая, ежели поместить ее да помять. Говоришь, князь Юрий, а ты его прислужник?

– Я лекарь княжеский, да не у Юрия Суздальского, а тут, у Изяслава.

Охтиз то ли никак не мог взять в толк, то ли прикидывался забитым человеком; он снова начал что-то говорить про глину, рассказал Дулебу, чем и как разбавлять замес, чтобы черепок вышел крепким и гладким; затем спохватился, что перед ним лекарь, да еще и княжеский, да еще и связанный сразу с двумя князьями, с одним близким, а с другим вон каким далеким, хотя и долгую руку имеет, – хотел было отнестись с подозрением к такому странному и загадочному лекарю, да передумал.

– Скажу тебе, добрый человече, так. Хотя мы и в глине, а хворостей нет. Ежели и нападут на кого, то у меня еще баба тут старая есть, она знает молитву от всех болячек. К святому Юрию молитва, ежели хошь знать. Не к князю твоему, а так – к Юрию, да еще и к святому. Дескать, ехал святой Юрий на золотом коне, с золотым шестом, с золотым крестом, выгонять золотым шестом и золотым крестом хворости киевские в камыши, в болота, где колокола не звонят, где люди не ходят, где звери не бродят, где голоса не слышно, где петухи не поют, где солнце не светит.

– Вот! – крякнул Иваница. – Такая молитва подойдет хоть кому. Лекарю моему и то пригодится. А уж для князя Юрия – лучше и не сыскать.

Дулеб молча показал Иванице, что пора ехать дальше, но гончар перехватил этот взгляд и вцепился в лекаря мертвой хваткой, тарахтел снова про свою глину и про черепок, приглашал подождать, пока его женщины напекут теплых лепешек, – он так прожужжал Дулебу уши, что тот начисто очумел и долго еще не мог прийти в себя даже на морозе.

– Вот уж! – хохотал Иваница. – Будешь знать, лекарь, какие киевляне.

День был короткий, а разговоры длинные, затяжные и изнурительные. Вряд ли стоило ждать откровенностей от людей, которых ты впервые встретил и которые впервые увидели тебя, настроение приходилось улавливать между словами. В одном месте их хотели побить, в другом – натравили на них собаку, в третьем – приняли их за прислужников Петрилы, которые каждый вечер таскали по Кожемякам мертвеца, требуя от каждого двора, в который подбрасывали труп, огромный выкуп, они пили воду из киевских колодцев, отведывали горемычный киевский хлеб, за день Дулеб помог нескольким болящим, а Иваница приметил двух или трех молодиц и успел, кажется, перемигнуться с ними, пока лекарь разговаривал о своем далеком князе; от такой поездки утомился бы и сам сатана, да не таким был Дулеб, – он упрямо шел от двора к двору, дальше и дальше от киевской Горы, ближе к бедности, к убогости, веря, что там лишь найдет настоящую искренность и услышит тот голос Киева, о котором говорил ему когда-то Кричко.

К Кричку они не добрались ни в первый, ни на второй день. Ночевать возвращались к Стварнику, будто и впрямь выезжали куда-то к больным. Никто бы и не догадался о подлинных намерениях Дулеба, ибо, кажется, еще и не слыхано никогда в Киеве, чтобы вот так человек переезжал со двора на двор, будто нищий, и слушал, что ему кто торочит в ухо.

У Кричка они побывали тоже, но перед тем пришлось поехать на Красный двор к князю Ростиславу. Потому что тот передал приглашение, или же, быть может, и повеление, и передал не через кого-нибудь там, а через Петрилу, который приехал на двор Стварника, не слезая с коня позвал Дулеба и сказал, цедя слова сквозь зубы:

– Зовет тебя князь Ростислав на обед.

– Зовет или просит?

– Тебе лучше знать, лекарь. Может, и просит. Меня просил, назавтра снова просит. А тебя, может, и зовет. Трапеза у него великая. Оленя зажарили по своему суздальскому обычаю. Целиком и в грибах весь. Пробовал?

– Не приходилось. Как раз от оленя забрали меня в поруб.

– Тут отведаешь. Благодари меня. Я добрый. По морозу тащился, дабы передать тебе приглашение.

– Говорил ведь: веление? – Дулеб открыто издевался.

Петрило сплюнул, завернул коней.

– Хочешь – едь, а не хочешь – как хочешь! – крикнул уже от ворот. Пообедаем и без тебя!