Русские летописи и летописцы X–XIII вв.

Пользуясь филологической находкой В. Ю. Франчук, можно уверенно утверждать, что после 1157 г. летописные тексты написаны уже другим летописцем. Известия о великом княжении Изяслава Давидовича (до 1159 г.) содержат совершенно иные речевые стереотипы. Там, где предыдущий летописец писал: «в то же веремя», новый пишет: «том же лѣтѣ» или «того же же лѣта». «Томъ же лѣтѣ Изяславъ иде къ Каневу» (1158 г); «Того же лѣта выгнаша Новгородьци Мстислава» (1158 г.); «Том же лѣте иде Рогъволодъ Борисовичъ от Святослава от Олговича» (1159 г.).[285]

Новая стилистическая особенность письма, обозначившаяся в летописи великого княжения Изяслава Давидовича, характеризует также и великокняжескую хронику Ростислава Мстиславича (1159–1167 гг.), что, вероятно, указывает на единого автора. Еще одним объединяющим признаком летописания 1157–1167 гг. является участившееся обращение летописца к церковно-религиозным сюжетам. Чувствуется, что здесь перед нами не боярин, скачущий по Руси вместе со своим князем, но благочестивый монах. Его выдает уже первая фраза летописи Изяслава Давидовича: «Изяславъ же Давыдовичь вниде в Киевъ месяца мая въ 15 в неделю пянтикостьную».[286] Рассказывая о вокняжении в Ростове, Суздали и Владимире Андрея Юрьевича, летописец замечает, что он был любим всеми за его добродетели, среди которых выделяется любовь к Богу, выразившаяся в завершении строительства церкви святого Спаса и закладке во Владимире церкви святой Богородицы. «Зане бѣ прилюбимъ всим за премногую его добродѣтель, юже имѣше преже к Богу и къ всим сущимъ под нимъ, тѣм же и по смерти отца своего велику память створи, церкви оукраси и монастыри, постави и церквь сконца, иже бѣ заложилъ переже отець его святого Спаса камяну, князь же Андрѣи самъ оу Володимири заложи церковь камяну святой Богородици».[287]

Из летописной статьи 1158 г., повествующей о смерти дочери Ярополка Изяславича и погребении ее в Печерском монастыре, можно заключить, что написана она печерским летописцем. Он бесспорно современник события, знает, что умерла княгиня 3 января, а 4 января в час ночи была положена в гроб и погребена «съ княземъ въ гробѣ оу святаго Феодосия». В тексте воздается хвала княгине за ее великую любовь к святой Богородице и к Феодосию Печерскому, выразившуюся в том, что она вместе с мужем Глебом Всеславичем дала Печерскому монастырю 600 гривен серебра и 50 гривен золота. После его смерти передала в монастырь еще 100 гривен серебра и 50 гривен золота, а также завещала 5 сел с челядью. Разумеется, такие бухгалтерские подробности мог знать только летописец Печерского монастыря.

Церковная тема, как кажется летописцу, являлась камнем преткновения при обсуждении вопроса о переходе на киевский стол Ростислава Мстиславича. На приглашение племянника Мстислава Изяславича смоленский князь выставил условие: удаление с митрополичьей кафедры Клима Смолятича и возвращение на нее митрополита — грека Константина. После долгих препирательств дядя и племянник сошлись на том, что оба митрополита не могут быть реабилитированы, а кафедру должен занять новый человек. «И тако отложиста оба яко не сѣсдти има на столѣ митрополитьстемь и на томъ цѣловаста хрестъ, яко иного митрополита привести им исъ Царягорода».[288]

У Ростислава Мстиславича были и другие причины не спешить с принятием приглашения Мстислава, он хотел получить от вассальных князей заверения в их беспрекословном послушании великому князю, однако летописец, будучи лицом духовным, выставил на первый план спор о митрополичьей кафедре.

И в дальнейшем летописец внимательно следит за церковными событиями и скрупулезно заносит сведения о них на страницы своей хроники. Под 1162 г. он сообщает об изгнании из Суздаля Андреем Боголюбским епископа Леона, под 1164 г. говорит о преставлении митрополита Федора, под 1164 г. — о прибытии в Русь митрополита Иоанна, под 1165 г. — о поставлении епископа новгородского Ильи. Умерший в 1166 г. князь Ярослав Юрьевич назван «благоверным и христолюбивым».

Особенно отчетливо облик летописца просматривается в летописной статье 1168 г., рассказывающей о болезни и кончине Ростислава Мстиславича. Великий князь предстает перед читателем в образе праведника, мечтавшего провести остаток дней в Печерском монастыре. Об этом он как будто бы неоднократно говорил с игуменом Поликарпом, просил его поставить ему келию. «Молвяще же и то всегда къ игумену постави ми игумене келью добру, боюся напрасныя смерти, а что си о мнь Богъ оустроить и ваша молитва».[289] Летописец отмечает любовь Ростислава к святой Богородице и к святому отцу Феодосию, его желание «освободиться от маловременного и суетного свѣта сего и мимотекущего и многомятежного житья сего».[290] С аналогичными мыслями Ростислав обращался также и к Семеону «попови отцю своему духовному».