Русские мыслители

Главными целями народников были социальная справед­ливость и равенство. Большинство убежденно твердило вслед за Герценом, чья «революционная агитация» в 1850-е годы влияла на этих людей больше какого-либо иного учения, что зародыш справедливого общества равных уже являет сель­ская община или «мир». «Миром» звалось добровольное кре­стьянское объединение, время от времени заново делившее пахотные земли; «мирской приговор» — то есть решение, вынесенное мирской сходкой, — был обязателен для всех членов общины, служившей, как заявляли народники, кра­еугольным камнем грядущей федерации самоуправляемых общественных образований — построенной согласно пред­начертаниям французского социалиста Прудона. Вожаки народничества считали: такая разновидность сотрудничества приведет к появлению в России свободной, демократической социальной системы, берущей начало из глубочайших, при­родных нравственных устремлений и традиционных обы­чаев русского — и какого угодно другого — народа; вожаки полагали: трудящиеся (этим словом обозначали всех работ­ников подряд), будь они сельскими или городскими, сумеют построить упомянутую систему без того нещадного насилия и принуждения, что пускали в ход на промышленно разви­том Западе. Поскольку система казалась единственной, спо­собной возникнуть из коренных человеческих потребностей, из естественного людского чутья на хорошее и плохое, этой системе всенепременно предстояло принести народу спра­ведливость, равенство и широчайшие возможности для пол­ного расцвета любых дарований. Неминуемым следствием такого взгляда была уверенность народников: развитие крупной и централизованной промышленности «противо­естественно», а потому неумолимо заставляет всех, очутив­шихся в индустриальных щупальцах, опускаться и утрачи­вать человеческий облик; капитализм называли чудовищным злом, разрушающим тело и душу; но капитализма возможно было избежать. Народники отрицали то, что прогресс — общественный и хозяйственный — безусловно связан с про­мышленной революцией. Они утверждали: хотя применение научных истин и методов к общественным и личным про­блемам (в осуществимость этого народники верили истово) способно привести, и зачастую действительно приводит, к возникновению и росту капитализма, столь погибельное последствие отнюдь не приходит непременно.

Народники считали: наука способна улучшить жизнь, отнюдь не разрушая «природного» сельского бытия, не порождая несметного, нищего, безликого городского проле­тариата. Капитализм выглядел непобедимым лишь постольку, поскольку не встречал надлежащего и достаточного сопро­тивления. Что бы там ни творилось на Западе, но в России «проклятие необъятности»[258] преодолимо, и возможно — как советовали Фурье и Прудон — целенаправленными уси­лиями сливать воедино малые самоуправляемые общины. Подобно своим французским наставникам, русские ученики люто ненавидели государственные учреждения и установле­ния, поскольку считали их одновременно символом, итогом и главным источником несправедливости и неравенства — оружием, с помощью коего правящий класс, якобы, защищал собственные привилегии, оружием, которое перед лицом усиливавшегося сопротивления со стороны жертв, разило все жестче и разрушительнее.

Поражение либеральных и радикальных движений на Западе в 1848-1849 годах укрепило этих людей в убеждении: спасут народ не политика, и не политические партии — казалось ясным, что ни либеральные партии, ни их предво­дители не понимали коренных интересов угнетаемого насе­ления своих стран и не предпринимали серьезных попыток пойти навстречу его нуждам. Подавляющему большинству русских мужиков (и европейских рабочих) требовались пища и одежда, обеспеченное повседневное существование, избавление от невежества, нищеты, болезней и унизитель­ного неравенства. А политические права, голосование, парла­менты и республики оставались бессмысленны и бесполезны для невежественных, голодных и полунагих варваров: подоб­ные программы являлись чистейшей насмешкой над их убо­жеством. Народников объединяло с националистами-славя­нофилами (почти во всем остальном их политические взгляды не совпадали) омерзение к строго соблюдаемому классовому разделению, принятому на тогдашнем Западе, благодушно принимаемому и с жаром одобряемому соглашателями- буржуа и бюрократами, перед коими буржуазия заискивала.