Русские мыслители

Знаменитым разговором немецкого и русского мальчи­ков[259] сатирик Салтыков-Щедрин обессмертил этот взгляд: писатель всецело верит в русского ребенка, оборванного, голодного, катающегося в грязи и мерзости по вине «про­клятого и рабовладельческого царского режима», ибо этот ребенок, в отличие от опрятного, послушного, самодоволь­ного, упитанного, с иголочки одетого немчика, не продавал своей души за грош, полученный от прусского чиновника, и потому способен — в отличие от немчика, навсегда утра­тившего такую способность, — однажды обрести досто­инство и выпрямиться в полный человеческий рост. Россия телесно пребывала во мраке и в оковах, но дух ее оставался вольным; российское прошлое виделось черным, однако российское будущее сулило больше, нежели прижизненная смерть, зовущаяся жизнью у цивилизованных обывателей — немецких, французских и английских, давным-давно продав­ших себя со всеми потрохами за сытость и достаток, отупев­шими в позорнейшем добровольном холопстве до последней степени, уже напрочь позабывшими, как вообще можно стре­миться к свободе.

Народники расходились со славянофилами еще и оттого, что не верили в особенное предназначение русского человека. Мистическими националистами они отнюдь не были. Они только и знали: Россия — отсталая страна, еще не достигшая той стадии общественного и хозяйствен­ного развития, где народы западные (неминуемо или наме­ренно) вступили на путь неудержимой индустриализации. По большей части народники не исповедовали историчес­кого детерминизма — следовательно, верили: страна, чьи обстоятельства столь затруднительны, может избежать похо­жей участи, явив надлежащее разумение и желание. Народ­ники не видели, отчего Россия не могла бы извлекать выгоду из западной науки и техники, не платя при этом чудовищной цены, которую заплатил Запад. Они доказывали: можно избе­жать деспотизма, сопутствующего централизованной эко­номике либо централизованному правлению, создав более свободную, федеральную структуру, состоящую из самоуп­равляемых единиц общественного устройства — производи- тельских и потребительских.

По народническому суждению, такая организация была бы желательна, если не упускать из виду иных ценностей, не рассматривать упомянутую организацию как самоцель, если руководствоваться в первую очередь этическими и чело­веколюбивыми, а не экономическими и техническими — то есть «муравьиными» — соображениями. Народники гово­рили: защита людей от эксплуатации путем превращения их в трудовую армию — «коллектив» — безликих двуногих машин, означала бы поголовную утрату человеческого облика и равнялась бы всеобщему самоубийству. Идеи народни­чества сплошь и рядом были расплывчаты, меж народниками существовали острые разногласия, но и общего у них име­лось немало — довольно, чтобы образовать по-настоящему единое движение. Так, они в общих чертах принимали про­светительские и нравственные уроки Руссо — отвергая рус­соистскую заповедь о почтении к государству. Некоторые — вероятно, большинство — разделяли веру Жан-Жака во врожденные добродетели простонародья и его же убеждение: растлевают и нравственно калечат мужиков только и един­ственно скверные государственные установления; вместе с Руссо эти люди презрительно и враждебно смотрели на любых и всяких «умников» и ученых, осуждали все само­изолирующиеся объединения и котерии. Народники прини­мали анти-политические идеи Сен-Симона, однако не сен- симоновскую проповедь централизованной технократии.

Вместе с Гракхом Бабефом и выучеником его, Буонар- роти, они были приверженцами заговоров и насилия — однако не якобинской авторитарности. Вослед Сисмонди, Прудону, Ламеннэ и прочим создателям понятия о «социаль­ном государстве», как противоположном, с одной стороны, обществу вседозволенности, а с другой — центральной вла­сти, будь она хоть националистической, хоть социалисти­ческой, хоть временной, хоть постоянной, проповедуемой хоть Листом, хоть Мадзини, хоть Лассалем, хоть Карлом Марксом. Временами народники вплотную приближались к воззрениям западных христианских социалистов — правда, без их религиозности, — поскольку, подобно французским энциклопедистам предшествовавшего столетия, они верили во «врожденную» нравственность и научную истину. Здесь я перечислил несколько общих крепких убеждений, дававших народникам сплотиться; но и разногласия меж «народными заступниками» были отнюдь не малыми.