Русские мыслители

Не меньше споров разгорелось по поводу отношения к государству. Все народники соглашались: государство воп­лощает собою неравенство и принуждение, оттого-то и есть оно явление злое по изначальной сути своей: не ждите ни счастья, ни справедливости, ежели государство не исчезнет. Но какова же тогда немедленная цель революции? Ткачев недвусмысленно провозглашает: до тех пор, покуда капита­листический враг не истреблен подчистую, орудие принуж­дения — пистолет, вырванный революционером из капи­талистической руки, — ни в коем случае не должно быть выброшено вон: оружие надлежит обратить против буржуа. Иными словами: ни в коем случае нельзя уничтожать госу­дарственную машину, следует использовать ее в борьбе с неизбежной контрреволюцией — без этой машины отнюдь не обойтись, пока последний противник не будет, по бес­смертному выражению Прудона, «успешно ликвидирован», и, следовательно, у человечества не минует нужда в любых ору­диях принуждения. Этой доктрины, следуя Ткачеву, придер­живался Ленин — куда усерднее, чем того требовала простая приверженность двуликой марксистской формуле касаемо диктатуры пролетариата. Характерно: Лавров, представляв­ший «центристское» течение в народничестве, олицетворяв­ший все его колебания и весь разброд, стоял не за немедленное и полное уничтожение государства, но за постепенное умень­шение его роли до той, которую он зыбко и смутно опреде­лил, как «минимальную». Чернышевский, народник, настро­енный наименее анархически, смотрел на государство, как на создателя и защитника свободных рабочих и крестьянских объединений; он исхитрялся мыслить о государстве одновре­менно централизованном и децентрализованном, обеспе­чивающем и порядок, и всеобщее усердие, и равенство — и личную свободу в придачу.

Всех этих мыслителей объединяет одно убеждение — свойства самого общего и апокалипсического: едва лишь царство зла — самодержавие, эксплуатация, неравенство — пойдет прахом в огне революции, на пепелище естественно и самопроизвольно возрастет естественный, гармоничес­кий, справедливый порядок, требующий только мягкого руководства со стороны просвещенных революционеров, дабы достичь положенного совершенства. Эту великую уто­пическую мечту, основанную на простодушнейшей вере в возрождаемую человеческую природу, народники раз­деляли с Годвином и Бакуниным, с Марксом и Лениным. Ее стержень — извращенное, безбожное представление о грехе, смерти и последующем воскресении по дороге в некий земной рай, чьи врата распахнутся, лишь если человек отыщет единственно верный путь и двинется по нему. Этот взгляд коренится в давнейших религиозных понятиях, и неудиви­тельно, что светская, мирская «религия» крепко напоминала учение русских староверов, коим, после великого раскола, грянувшего в семнадцатом веке, Государство Российское и его правители — особенно Петр Великий — мерещились юдольным царством сатаны; стало быть, из преследуемых, ушедших в подполье старообрядцев можно было вербовать немало союзников — чем народники и занимались весьма прилежно.

Среди народников имелись немалые различия: расходи­лись во мнениях о грядущей роли интеллигенции сравни­тельно с ролью крестьянства, препирались касаемо исто­рической важности восходящего класса капиталистов; «постепенцы» спорили с заговорщиками, отстаивали преи­мущества просвещения и пропаганды сравнительно с терро­ризмом и подготовкой к немедленному бунту.

Все эти вопросы были взаимно связаны и требовали ответов немедленных. Наисильнейший разлад среди народ­ников начался по поводу вопроса наиболее неотложного: осуществима ли по-настоящему демократическая революция прежде, нежели достаточное число угнетенных полностью осознает свое непереносимое положение — то есть будет вообще способно разуметь его причины и разбираться в них. «Умеренные» доказывали: никакую революцию по справед­ливости не назовешь демократической, коль скоро ею не руководит революционное большинство. Но в этом случае не оставалось выбора: надлежало выжидать, покуда просве­щение и пропаганда породят упомянутое большинство — такую тактику защищали во второй половине девятнадцатого столетия почти все западные социалисты, и марксистского, и немарксистского толка.