Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели

К сожалению, этого отважного и красивого парня, вернувшегося из степей Монголии уже дважды Героем, загубил один из многочисленных раздолбаев, которыми славится наше воинство: вечером во время полетов на житомирском аэродроме на самолет Грицевца, уже совершившего посадку, опустился еще один «ас» — работающий винт пришелся точно по кабине самолета Грицевца и вдребезги изрубил его. Но до этого было еще далеко, и мы сразу прониклись к Грицевцу, носившему тогда две шпалы — майор, симпатией. Вскоре после совещания он увел большую часть летчиков, едущих в Монголию. О значении, которое придавалось тогда нашим действиям, можно судить хотя бы по тому, что во время этого инструктажа командующий ВВС то и дело подхватывался, как ошпаренный, и бежал к телефону. По рядам проходил шепот. Командующий возвращался и сообщал, что звонил товарищ Сталин, интересовался сравнительными данными, в частности, скоростью наших и японских истребителей. Сравнение было явно не в нашу пользу, но мы надеялись на смелость и выучку пилотов, что действительно нас временами выручало.

Группа Грицевца ушла, а нас поселили на одной из больших и красивых дач в районе Воробьевых гор, почти на берегу Москвы-реки. Здесь наши четыре эскадрильи, собранные из разных полков, как нас уверяли из самых лучших летчиков и, конечно, добровольцев, хотя никто не спрашивал нашего согласия, две недели готовили к загранкомандировке. Приезжали знающие люди и сообщали, что поскольку нам предстоит бывать на банкетах и приемах, то нужно держать вилку в левой руке, а нож в правой. Нам рекомендовали не чавкать, быть умеренными и в еде и питье. Словом, учили всему тому, чему в цивилизованных странах детей учат в самого детства, в частности громко не смеяться и не кричать. Кое-кто усвоил эту науку, а кое-кто так и остался при мнении, что держать вилку в правой руке гораздо удобнее. А летчик Иван Алексеевич Корниенко упрямо накалывал на банкетах в советском посольстве на вилку целый своеобразный шашлык, состоящий из колбасы, ветчины, селедки и сыра. Весь этот набор он, громко смеясь, засовывал в широко открытый рот, помогая себе еще и пальцем другой руки.

Пять суток мы добирались на поезде от Москвы до Алма-Аты через огромную страну, которой было приказано жить лучше и веселей. Впрочем, после всех пережитых ужасов, страна действительно немного успокаивалась. Конечно, не мог подумать я, тогда двадцатидевятилетний молодой комиссар истребительной эскадрильи из Киевского Особого Военного округа, базировавшегося на аэродроме в Василькове, постепенно вошедший во вкус своей новой должности и гордившийся ею, что эта дорога от Москвы до Алма-Аты, сама по себе не короткая, станет лишь началом, кажется, бесконечной тропы войны.

И снова о персте судьбы. Он постоянно указывает на наше будущее, просто мы не умеем его разгадать. Перед моим отъездом в Китай в Василькове, под Киевом, мы пережили землетрясение, которые случается здесь чуть ли не раз в сто лет. Ранним утром застучали ключи, висевшие на связке на одном из них, вставленном в замок шифоньера. Закачались лампочки, висевшие на шнурах без всяких абажуров. Мебель стала сдвигаться со своих мест, кажется, пустившись в самостоятельное путешествие по полу. Мы подхватились и, кое-как одевшись, всей семьей выскочили на улицу. Пятилетнюю Жанну замотали в летную куртку, из которой свешивались ее голые ноги. Повыскакивали из квартир и другие жильцы нашего ДОСа. Вскоре такой же переполох охватит всю нашу страну, в которую вломится, подобно землетрясению, немецкая армия, и так же будут спасаться люди в уходящих из-под ног просторах страны от Бреста до Москвы, как и мы тогда, в Василькове.

Где-то в Казахстане, недалеко от южной оконечности Аральского моря на захолустной станции командир эскадрильи Гриша Воробьев предложил мне: «Пантелеевич, пошли выпьем молока». Здесь же был торговый ряд, несколько десятков женщин наперебой предлагали молоко, налитое в кастрюли и кувшины и укутанное в тряпки от жары. Одна из женщин предложила мне молоко «с холодушкой», которой оказалась небольшая лягушка, привязанная за ногу веревочкой и опущенная в молоко. У нас на Кубани такого сроду не водилось, и зрелище лупоглазых лягушек, выглядывавших из молочной пенки, не вызвало у меня особенного аппетита. Скорее наоборот. Нашел молоко без «холодушки» и с удовольствием, не отрываясь, как когда-то в кубанских степях, опустошил двухлитровую кастрюлю.

Ехали мы в хорошем бодром настроении, на крупных станциях покупали газеты, в которых были сообщения об успешных действиях нашей авиации в Монголии. Ребята Грицевца совсем затюкали японцев, летавших на самолетах И-96. Честно говоря, и нам не терпелось попробовать свои силы. Народ был молодой, смелый и даже бесшабашный.