Русские. Нация, цивилизация, государственность и право русских на Россию

Засечная черта представляла собой систему динамической защиты. «Лесные завалы – засеки только восполняли и смыкали естественные препятствия местности – реки, озера, болота, овраги и т. д. чередуясь с частиками – частоколами, надолбами, земляными валами и рвами в безлесных промежутках»[30]. Засеки заполняли пространство между крепостями и острогами в которых сосредотачивались гарнизоны – силы стрельцов, дворян и казаков. «А крепости всякие крепки бывают людьми, а без людей никакая крепость ненадежна»[31].

Черта работала не как стена, а как ловушка. Разумеется было невозможно отследить неприкосновенность тысяч километров преграды. Задачей черт было направить набеги степняков по немногим заранее известным маршрутам тщательно сохраняемых татарских проломов и постараться перехватить их на обратном пути, отобрав весь полон. Засечная черта была обращена как на юг, так и на север, работая как капкан на хищника[32].

Засечная черта была сложнейшей гибкой оборонительной системой, плодом того государственного единства, самодержавной централизации, без которой Россия вряд ли смогла бы существовать. Требовалось мобилизовать трудовые ресурсы, разработать план строительства и последующей охраны укреплений от растаскивания, требовалась постоянная бюрократическая работа Разряда по организации сторожевой службы. И над всем этим главенствовала мысль о единстве державы: «велено тебе лесной завал учинить и в засечных воротах острог и башня поставить, и всякими крепостьми засеку укрепить для бережения всево Московского государства, а не для девяти деревень» – выговаривала грамота Разряда проштрафившемуся воеводе[33].

Но сковывающая сила государства – это одна сторона вопроса. Засечная черта не сработала бы без непрестанного упругого потока народной колонизации. Крестьяне, казаки, гулящие, беглые стремились селиться на черноземной степной границе несмотря на постоянные татарские набеги и непрерывную игру с пленом и смертью. «Есть что-то чудесное – замечал академик М.Н. Тихомиров – в заселении обширных южнорусских степей, подвергавшихся постоянным набегам татар» [34]. Лучше понять это чудо мы сможем обратившись к обсуждению русского аффективного строя, того, что можно считать доминантой русского национального характера.

«Русский аффект»: обида

Норберт Элиас рассматривал процесс цивилизации как постепенное установление контроля над аффектами[35]. Цивилизация – это вежливость. Для того, чтобы исследовать этот процесс он в деталях изучил эволюцию застольных манер, правила поведения в обществе, то как постепенно убирались с глаз долой грязные и агрессивные проявления человеческой натуры.

Особенно впечатляющую и неочевидную эволюцию проделали застольные манеры, связанные с употреблением мяса: место руки и ножа заняла вилка (пришедшая, кстати, из Византии), – специальное устройство, имитирующее не оружие, а руку. На застольные манипуляции с ножом наложен был все более жесткий запрет, хотя даже при встрече с цивилизованными гостями с Запада китайцы умозаключили: «европейцы – варвары, они едят мечами»[36].

В этом маленьком примере столкновения цивилизаций отражается более общая проблема европейского цивилизационного процесса – он был прежде всего трансформацией чрезвычайно повышенной агрессивности, характерной в особенности для германских народов в эпоху великого переселения народов. Ключевым аффектом западных народов было оскорбление, – агрессия, проявляемая для установления иерархии, причем с выраженным элементом сексуального доминирования. Кто имеет право оскорблять, тот господин, кто не имеет, тот раб и серв. Равный не может спустить оскорбления равному.

Долгие столетия понадобились для того, чтобы решить эту проблему, приучив европейцев к вежливости, воздержанию от оскорбительное поведения. И эта вежливость уже перетекает в абсурдные формы политкорректности. Атмосфера агрессии убиралась из общества через создание суперагрессора – централизованной власти государства, имеющего монополию на насилие и не терпящего конкурентов.

Для нашей цивилизации обуздание агрессивных аффектов никогда не представляло какой-то кардинальной проблемы. Вежливость осваивается русским довольно легко, а подавление символики агрессии, изъятие ее из повседневности, происходит как бы само собой. Достаточно вспомнить, что на европейских празднествах XIX века на смену цельным тушам и большим кускам животных пришла так называемая «русская разделка», произведенная заранее, на кухне и освобождавшая застолье от всякой ассоциации с убийством.