Русские отцы Америки

Ему было всего двадцать два года. Опять возникает резонный вопрос, а уж его-то за что? Неужели этот студент был настолько невыносимый враг Советской власти, что она никак не могла стерпеть его вражеских козней. У Иосифа Уншлихта, главного подручного большевистской партии, да и самого пролетарского вождя тоже, и тут нашлись свои резоны для того, чтобы вынести своё беспощадное решение. 10 августа 1922-го года по инициативе этого самого Уншлихта, который, как известно, был вторым лицом в ОГПУ, принят важный политический документ, призванный решить будущее революции. На заседание Политбюро ЦК РКП(б) был поставлен вопрос о высылке за границу, вместе с «контрреволюционной интеллигенцией», также и «контрреволюционных элементов студенчества». Сбор компромата и аресты проводились среди той части учащейся молодёжи, которая «уже успела пропитаться буржуазной идеологией» и «оказывала разлагающее влияние на всю студенческую массу». Докладчиком по вопросу «О враждебных группировках среди студенчества» был всё тот же Уншлихт. Он пояснил: «Как студенчество, так и антисоветская профессура в высших учебных заведениях ведут контрреволюционную работу главным образом в двух направлениях: а) борьба за “автономию” высшей школы и б) за улучшение материального положения профессуры и студенчества…». Выходит, профессора и студенты хотели, чтобы им не мешали учить и учиться, а ещё они не хотели голодать. Жуткое дело. В протоколе Политбюро № 21 от 10 августа 1922-го года записано: «Одобрить предложение товарища Уншлихта о высылке за границу контрреволюционных элементов студенчества». Так что студент Харумян был арестован ещё 21 июня 1922-го года в Москве по обвинению в «антисоветской деятельности, выразившейся в пропагандировании монархических взглядов и поддержании связей с монархическими деятелями». Этот студент Харумян был арестован по какой-то причине гораздо раньше, чем даже известные профессора Московского археологического института (в котором и учился студент) Н. А. Цветков, Н. М. Коробков и В. М. Бордыгин. Тех арестовали только в конце июля. Видимо Уншлихту надобен стал убедительный прецедент перед его выступлением на Политбюро.

Постановлением заседания Коллегии ПТУ от 6 сентября 1922-го года Харумян был отправлен за границу. С ним были высланы ещё тридцать два студента разных учебных заведений России.

Об общем количестве студенческой молодёжи, высланной тогда за пределы страны, можно судить по такой цифре: только в Праге в 1920-х – начале 30-х годов обучалось уже около 7000 русских студентов. Это было то будущее России, которое не наступило. Нет, конечно, мы не остались без будущего. Но оно стало другим…

Вместо послесловия

А Европу мы всё-таки спасли. К великому сожалению и вечной боли, спасли мы её не потому сценарию, который грезился нашей творческой элите, изгнанной из пределов отечества, не проповедью братства, в чём видел спасение Европы тот же Фёдор Степун: «Европа находится в очень трудном положении и, безусловно, нуждается в русской помощи, в углублении себя русским национальным духом». И вот наступили для Европы совершенно жуткие времена, когда для спасения её уже не только стали нужны духовные силы, пришло время проливать за неё русскую кровь, отдавать русские жизни. И вот русский Иван, издавна осмеиваемый Европой, русский Иван, которому отказывала она во всяком уважении, веками задирала его, встал вдруг, расправив плечи и перекрестившись, на её защиту. И тень смертная отступила от неё. Я видел ещё живым этого русского Ивана. Он не был былинным богатырём, он жил обыкновенной жизнью, но я, помнится, смотрел на него как на самое великое чудо. Да ведь это так и было.

Русский Иван

Я думаю, всё-таки два взлёта народной жизни, которые олицетворяют для нас два конкретных человека, останутся навеки неуязвимы для сомнения и хулы. Как бы и сколько бы не менялось время. Два человека эти – Одарченко и Гагарин. Одного помнит весь мир, другой в безвестности проживал долгое время в городе Тамбове. Судьба выбрала их однажды стать лицом своего времени. И то, что мы не знаем сейчас лица Ивана Одарченко, до обидного много говорит о нас. Чья слава и честь должны быть выше, тут надо ещё крепко подумать…

Разыскал я бывшего солдата Ивана Одарченко в поздние дни осени. По телефону старик сказал, что встречаться теперь с корреспондентом ему не совсем сподручно. Капусту ударило морозом и теперь её самое время рубить и квасить. Старик помолчал. Ему, наверное, интересно было, как московская штучка прореагирует на это негеройское заявление.

– Дело это святое, – сказал я, – бывший воин, который рубит капусту, это вполне подходящий для фотографии сюжет… Без капусты жить пресно…

Сюжета такого у нас, однако, не вышло.

Старый солдат Иван Степанович Одарченко, встречи с которым я и так ожидал как праздника, решил усугубить это дело вишнёвым вином собственного приготовления.

Первое время я смотрел на него так, как мог бы смотреть пушкинский Дон-Гуан на ожившую статую командора.