Русские подвижники 19-ого века

— А ты же и настоятелем будешь.

На это о. Исаакий не нашелся, что ответить.

О. Амвросий с первых шагов умерял ревность о. Исаакия, который считал, что все способны переносить те же лишения, в которых проходила его собственная жизнь.

Известно, что о. Моисей не оставил Оптиной денег.

О. Исаакий начал с помощью благотворителей расплачиваться с долгами, но мысль о невозможности содержать братию до того тяготила его, что он нередко плакал.

Пришло как-то известие, что значительный долг уплачен и оставлен еще по завещании капитал в 15 тысяч. Тогда он в радости воскликнул:

"Господи, я неблагодарный, не имею на Тебя надежды, стал было сетоват. А вот, Ты уже послал и помощь".

С тех пор о. Исаакий перестал страшиться безденежья.

Доходы монастырские все возрастали вследствие большого приезда к о. Амвросию, и о. Исаакий, сам не одобрявший раньше строительной склонности почившего своего предшественника о. Моисея вынужден был возводить новые здания. Перестроены внутри и украшены церкви, выстроены гостиницы, множество хозяйственных служб, расширены плодовые сады, повешен прекрасный колокол в 750 пудов, куплены 700 десятин леса, и обитель обеспечена топливом, разработаны из-под болот луга для пастьбы скота, устроен восковой завод.

Во внутреннем управлении о. Исаакий считал необходимым для инока постоянное откровение помыслов старцу, сохранял между братией мир. Наставления его были немногоречивы и просты, но, исходя от любящего сердца, действовали сильно.

Для того, чтоб чаще видеть братию, о. Исаакий в начале каждого месяца раздавал чай и сахар и при этом делал замечения, кого в чем заметил, например: "Ныне, брат, ты в церковь не ходишь, тебе чаю не дам!"

За посещением церкви он зорко следил и в будни становился обыкновенно у дверей, чтоб видеть братию.

Затем он очень следил за исполнением послушаний и говорил: "Бог накажет ленивых!"

Он не любил, чтоб монахи напрашивались сами на послушание, считая это за самоуверенность. Особенно претили ему упрямство и дерзость. Но всегда он помнил, что ответит Богу за всякую душу, и удалял из монастыря лишь в крайних случаях.

Дав иноку послушание, он не требовал точного отчета, полагаясь во всем на его монашескую совесть.

Твердость настоятеля не препятствовала его смирению.

Один монах хотел ударить его и замахнулся. Он спокойно сказал: "начинай". Тот в смущении вышел.

Другой беспокойный послушник из образованных явился к нему с целым коробом дерзостей и, наконец, закончил:

— Вот ты игумен, а не умен.

— А ты, — отвечал ему, усмехнувшись, о. Исаакий, — ты вот и умен, да не игумен.

Если же о. Исаакию по недоразумению случалось сделать замечание без вины, он тогда просил прощения у обиженного.

Он не любил отпускать монахов погостить к родным, находя, что всегда возвращаются оттуда худшими, нравственно ослабевшими. Не допускал также, чтоб монахи, особенно молодые, без нужды ходили по гостиницам, собирались бы или гуляли по вечерам с иеромонахами.

И совне он требовал полного благочиния, которое так поражает приезжающего в Оптину, где все иноки так смиренны, подходят при встрече под благословение, радушно кланяются при встрече друг с другом.

Ни к кому о. Исаакий не выказывал особой привязанности: все одинаково были ему равны и дороги.

Угощением братии никогда не занимался, а, когда просили его купить в редкие дни вина для престарелых и слабых, он хватал себя за голову и говорил: "Ох, уж это мне вино, вино!"

С самой величайшей простотой он обращался с братиею. Когда он не говорил с ними о делах, как начальник, он считал их за равных, сажал рядом с собой, иногда шутил. В словах и вопросах его была видна нужная забота. Многие уже при виде его успокаивались, придя к нему расстроенными.

— Какие у нас скорби, — говорил он. — У нас не скорби, а скорбишки. Вот в миру так скорби: жена, дети, о всем забота. А у нас что? Полно Бога гневить; надо только благодарить Его, живем на всем готовом.

В монастырь принимал он не иначе, как по благословению старца, и сразу налагал послушания потруднее, чтоб видеть, велика ли решимость человека. Давал советы, указывал на необходимые в духовной жизни книги.

К мирянам старец относился с неизменным сочувствием. Он радушно принимал тех приезжих в Оптину, которые заходили к нему, и беседовал много о духовных предметах. Но сам никого к себе не звал.

Беседа о. Исаакия была при внешнем его спокойствии одушевленная. За всяким его словом слышалась такая безграничная вера, такой духовный опыт, и глубочайшее чувство.

Он любил с образованными людьми говорить о великой пользе духовного чтения. Часто в глазах его блистали слезы.

После таких бесед ясно становилось, какое горячее греющее сердце в этом человеке, с виду столь суровом, потому что внешность его внушала некоторую робость: простая его суровая одежда, сосредоточенный вид, опущенные книзу глаза.

Вставал о. Исаакий в полночь и молился у себя до утрени. Непременно шел к утрене и ранней обедне, а вечером к вечерне. На проскомидии поминал своих родных и благодетелей пустыни. После обедни принимал посетителей или ходил по работам.