Идут они, руку «дают», ногу — р-раз! р-раз! — и кровь с них течет, а где капля пала, там красным, синим, белым огоньком светится, русским цветом горит. Встал я перед ними сам во фронт, как перед генералами: такие ведь душу потрясают! А рядом уже Парфен с Ольгой, оба матросами убиты. Парфен объясняет: «Шевчуки, Юра, целый день втроем за пулеметом в Галиче отступающую дивизию защищали. Пали все трое на месте! Великий Князь над их гробами плакал, Георгиевские кресты всех четверых степеней положил и в офицеры произвел посмертно! — говорит Парфен. — В деревню с музыкой привезли. Государь наш святой три тысячи рублей родителям выдал, а над их хатой приказал русский флаг поднять! Так и был он, пока большевики не сорвали».
«А что с вами вышло?» — спрашиваю.
«С нами? А ничего. Матросы хотели Ольгу понасильничать, я вступился, тогда они нас и убили».
«Да ведь ты тоже душу положил, милый брат мой!» — вскричал я.
«А на что душа-то, коли жизнь-то жить поганую? Так мы всегда вместе. Любились и будем любиться», — ответил он, улыбаясь, помахал рукой и исчез в толпе.
А передо мной кучка донских казаков-хуторян, с чубами, вырывающимися из-под фуражек, смеются, сверкают белыми зубами: «Петрович! А до Чиги Донской признаетесь? Самая что ни есть Чига!»
Боже, все знакомые, милые лица, друзья-приятели. У одного сабельный удар через лицо, у другого живот, грудь кровавится, а все веселы, смешливы, довольны: «За казачество постояли, за Русь-матушку! А потом снова за Русь да за казачество, и еще раз за Русь!»
Командир прямо сказал, взяв в руки мешок: «С Дону выдачи нет! А кто набушует, того в куль да в воду!» Так, значит, цельной сотней Царство Небесное и получили…
А вот Беседин, богатый мужик, с женой и дочкой. У всех раны на груди, на спине, но у всех — свет на лицах. «Петрович! — зовет он. — Сподобил Бог… всех… в Великую Субботу!» Он перекрестился.
Вижу всех мертвых, друзей, знакомых односельчан, соседей. Все они густой толпой идут к церкви, где все еще мало света. Вдруг — движение. Выходят с хоругвями, иконами, пением:
Ликующий, Пасхальный, красный трезвон медным громом покрывает голоса хора! Крестный Ход двигается и идет трижды вокруг храма, мимо разложенных на траве куличей, крашенок, на белых скатерках, с зажженными свечами, воткнутыми в землю.
«Да воскреснет Бог и расточатся врази Его!» — возглашает священник в белых ризах. То — мой милый папа!
И вдруг врата храма с грохотом падают и оттуда выбегает темная толпа вопящих и беснующихся врагов Христовых. Они бегут, колотя друг друга, и исчезают во тьме. Среди них вижу братьев Вовков, заводивших революцию на селе; они бегут, нанося друг другу ножевые раны.
«Яко тает воск от лица огня, тако да исчезнут!» — возглашает отец.
Исчезают враги Христовы! Вслед им несется победная песнь: «Пасха и Христос Избавитель! Пасха всечестная! Пасха непорочная! Пасха… Христос воскресе из мертвых… Смертию смерть поправ… И сущим во гробех живот даровав!..»
«Бум, бум, бум, бум!» — звенит, гремит трезвон, ликующая медь колоколов. Все, входя в середину церкви, начинают христосоваться друг с другом.
«Христос Воскресе!» — возглашает с амвона отец.
«Воистину Воскресе!» — отвечает хором весь храм.
«Христос Воскресе!» — слышу Ксюшин голос. Оборачиваюсь и вижу, что и Настя тут же, а там, рядом с матерью, Варя, подружка милых детских лет.
И вдруг сама мама передо мной, молодая, красивая: «Христос Воскресе, сынок!» — говорит она и целует меня. «Воистину… Мама, дорогая!» «Меня зовут нынче по-другому. Я — РОССИЯ!» «Христос Воскресе, Россия! — восклицаю я со слезами. — Когда же?» «Когда колючая проволока оборвется! — отвечает мать. — А до тех дней крепись и молись Богу! Святитель Николай Новый спасет!»
Этот рассказ, напечатанный мной в журнале «Родные перезвоны» (№ IX, 1952 г.), в совершенстве воспроизводит сновидение, привидевшееся мне накануне Пасхи. Содержание его ясно само собой. Деревня, если бы ее не разорили красные, сама говорила бы о своих погибших, как о мучениках за веру. Наконец, и мое сознание не может принять атеистического мира! Или есть Бог и Добро, или Его нет, но тогда и нас нет, а все это какой-то бред, возникший как-то «сам собой», без всякой причины, и живущий сам по себе, своей собственной жизнью… Однако все дает доказательства, что я живу, а если я живу, то как же мне жить без Бога?
ПРАЗДНОВАНИЕ МАСЛЕНОЙ