Русские сказки, богатырские, народные

Тогда я ещё не только не имел понятия о прелестях нежного пола, но и знал о них только по описанию. Однако не могу описать вам, какое удовольствие находил я взирать на сию девицу: сердце во мне билось, и я, сев поблизости от нее, не смел почти дышать. В таком положении я провел несколько часов, пока она не пробудилась.

Я не упомню, какие тогда были наши разговоры, но знаю только то, что мы с того часа сделались друзьями. Мы играли вместе и заплакали, когда я вспомнил, что мне надлежит ее оставить. Я вышел, запер по-прежнему дверь и едва успел положить на прежнее место ключи, как пустынник мой возвратился.

Он хватился ключей, которые всегда носил с собою, и, не приметив того, что я украл их у него, заботился только о том, что забыл их и чтобы они мне не попались.

– Не видал ли ты моих ключей? – спросил он у меня, как только вошел.

Ответ мой был готов, и я сказал, что нет.

Он, нашел их на том же месте, где забыл, и успокоился. Таким образом мне удавалось часто видеться с девицею, имя которой мне до сих пор неизвестно.

Я спрашивал у нее, каким образом она попалась к пустыннику и зачем он ее содержит так тайно? Она отвечала мне, что пустынник называет ее своею дочерью; что она, как себя помнит, обитает в этом саду; что пустынник приходит к ней только для обучения ее в словесных науках; что она здесь находит всегда готовый стол и прочее, когда ей захочется пить или есть. Кроме того она не знает ни о чем и не видывала от роду никого живого, кроме меня и отца своего.

Это дало мне причину к новым размышлениям: «Если эта девица – дочь пустынника, то зачем он не содержит ее так, как меня, на глазах своих?» – думал я. Однако, не имея понятия о различии пола человеческого и о следствиях, производимых природою между молодыми особами различных полов, если предоставить их естественной воле, не нашел я никаких оснований к тому, чтобы воспитатель мой в этом случае поступал справедливо. Но нечем было это изменить; я опасался, чтобы пустынник не проведал о наших тайных свиданиях и не прекратил бы их к нашему общему огорчению, ибо мы, не зная почему, любили друг друга больше жизни. Время наше протекало во взаимных наставлениях: всё, что я узнавал от моего воспитателя, я рассказывал ей, а она чему училась от него, толковала мне.

К несчастью моему, пустынник начал носить ключи в кармане, и мне чаще, чем раз в два месяца, не удавалось их получить. Привычка моя к девице повергла меня в жестокую печаль от того, что я ее не вижу. Несколько раз я покушался открыть пустыннику, что ведаю про дочь его, и просить у него дозволения входить к ней, но опасаясь, что он, может быть, на это не согласится и, узнав, что я пользовался ключами, не будет более рассеян, останавливал слова, готовые сорваться с языка моего. Но поскольку это не приносило мне утешения, я прибег к хитрости: я вздумал сказать ему, что слышал человеческий голос у дверей, и спросить, что это значит. Я надеялся, что, может быть, тогда он откроет мне истину и подаст тем самым случай попросить себя не разлучать меня более с моею сестрою. Я действительно сказал ему об этом с довольным притворством о моем неведении. Однако ж он уверял меня, что мне это мне попросту послышалось, и, не дав больше сказать ничего, оставил меня.

Я не могу изъяснить досады и печали, которую произвела во мне эта неудача. Всякий свободный час прибегал я к дверям, преграждающим вход к сестре моей, окликал ее, но она не могла слышать, и я вынужден был отходить со слезами. По некотором времени удалось мне украсть ключи; при первом удобном случае я отпер двери и побежал к сестре моей. Мы заключили друг друга в объятия и заплакали от радости. Я открыл ей причину, по которой так долго с нею не видался. Мы укоряли за жестокость нашего общего отца, что он разлучает нас, и советовались о средствах, каким бы образом облегчить наши свидания. К тому не было ничего более удобного, как мне открыться в любопытстве, принудившем меня украсть у него ключи, и что я таким образом узнал, что есть у меня сестра. Она одобрила эту выдумку, и я заключил произвести это в действо. Ожидая успеха, мы расстались довольными и с надеждою, что вскоре уже больше не будем иметь препятствий в свиданиях.

Пустынник еще не возвратился, и этот промежуток времени напомнил мне о других дверях, за коими я не бывал и первое открытие которых уничтожило бы мое любопытство. Я отпер их и, проходя по заулкам мрачной пещеры, пришел в круглую комнату, освещаемую слабым светом горящей лампады. По стенам висели разные совсем мне неизвестные орудия, а посредине стоял стол, на котором лежала толстая книга, переплетенная в змеиную кожу. Я выучен был грамоте моим воспитателем; почему мне пожелалось узнать её содержание. Раскрыв книгу, я в увидел ней только одни белые листы.

«Надо же, – подумал я, – для чего иметь такую толстую книгу, если в ней ничего не написано?»

И в это же самое мгновение на пустом белом листе возникли буквы. С удивлением прочел я надпись:

«Сия очарованная книга может отвечать на все вопросы».