Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания

Инф 2: А маленькие были, так вообще. Я не знаю… вечерний чай во сколько бывает – в четыре, в пять… попили – все: дети, ложитесь спать. Мы ужин никогда не ждали. Нам дедушка команду дал – все. Мы спим ли, не спим – должны лежать. А вот когда соберутся взрослые люди – если днем, то нас вообще выгонят на улицу: идите, ходите. Чего разговаривают – нас не касается. Инф 1: Очень строго было. Инф 2: Это нынче дети сядут, уши развесят или все расспрашивают. Нынче вот этакий ребенок знает, отчего, как и почему (Инф 1 – ж 31 ПХ; Инф 2 – ж 37 ПХ). По этому признаку старожилы символически противопоставляются местным, у которых нравы более дикие, менее «обузданные» цивилизацией; это касается, в частности, поведения и нравов женщин: у «коренных народов» женщина – дитя природы, не знающая никаких ограничений; у «нас» она подчиняется строгому кодексу поведения:

Женщины у них (ламутов) боевые, такие открытые, могли все, что вздумается, говорить. Если у наших женщин не положено было выступать там где-то, что-то говорить, то те могли и высказаться, в адрес соседа, например. Им, как мой отец говорил, все это сходило. У нас все строго было, я до 21 года беспрекословно слушалась отца, родителей, старших братьев. А у ламутов женщины, девушки уже могли пить. Курили, пили. Расхолаживались (ж 54 МК).

С этим связаны, вполне ожидаемым образом, брачные и сексуальные правила старожилов. Здесь очень ярко проявляется различие между самоидентификацией группы старожилов, с одной стороны, и восприятием этой группы извне. В представлении старожилов о себе строгость сексуального поведения была исключительной: родить вне брака для девушки – грех и вечный позор, которого старались избежать всеми силами; а если подобное несчастье случалось – грех всячески скрывали. Ср. следующий рассказ колымчанки:

Моя тетя Мария согрешила – в девушках родила. Это было страшное дело. Дедушка Митрофан строгий был, они были набожные люди, ей, конечно, доставалось. Они быстренько маленького Геру взяли себе, усыновили, он до старости носил их фамилию и отчество по деду. И он уже мать не знал. Об этом никто никогда ему не говорил. Знали, но не говорили. Потом она вышла замуж за С., белоруса. Дед с бабкой переехали с ее ребенком в Колымское. Специально переехали. А она осталась в Нижнеколымске. А сын свою мать не знал, он дедушку и бабушку звал «папа» и «мама». А ее звал «тетя», и она ему не сказала. <…> Это всё вообще очень сильно блюли. И чтобы до замужества забеременеть – это было очень позорно. Было очень строго. Порой даже из дома выгоняли. А выгнать-то выгонят, но потом – куда денешься? – обратно пустят (ж 37 ЧР).

На вопрос о том, много ли было в Маркове внебрачных детей, информантка, родившаяся в Ерополе и всю жизнь прожившая в Маркове, отвечает: В Ерополе почти не было. Это не было принято, это был позор. В Чуванском, Ламутском – редкие случаи, очень редкие. А в Марково были, потому что Марково – большое село. А мы там в Ерополе жили, ну, маленькие села, всё на виду, все мы друг друга знаем. Хотя и приезжих было много, геологи, сплавщики, были просто приезжающие. Но девушки… нет, не дай Бог, это позор был. В: Если все-таки случалось? Инф: То она жила одна. В большинстве случаев родственники не общались с ней. Жила, сама растила. Из коренных… такую [с ребенком] никто замуж не брал. В Марково было очень много детей от приезжих. Тут каждый второй… Тут было больше приезжих, и такие замуж потом могли выйти, их принимали [родственники] (ж 54 МК).