Русские сумерки. Клятва трикстера

«Ты устал, Глеб, – вздыхает мама, – может, передохнешь с нами – хоть чуток?»

«Не теперь…»

Мне так хочется задержаться в этой комнате – хоть на минуту.

Или навсегда.

Я чувствую… Нет, знаю, что тут меня не достанут все проклятые чудеса Зоны. И пусть рушится к дьяволу в пасть весь призрачный город изнанки, доля секунды снаружи – здесь, внутри, легко растянется в целую вечность.

Просто сидеть за столом, чувствовать тепло маминых ладоней и слышать голос отца…

Разве не об этом я мечтал еще подростком – голодными и холодными ночами кутаясь в тряпье возле самодельной буржуйки?

Всего доля секунды – на то, чтобы вернуться домой.

Но у меня ее нет – даже этой доли…

И я делаю шаг вперед – к балконным дверям за фиолетовыми занавесками.

«Мы очень за тебя переживаем, Глеб», – говорит мама.

«Я знаю», – не оглядываюсь и все равно, будто наяву, вижу ее печальные глаза, родинку на ее правой щеке…

«Ты уверен, что не сбился с пути?» – долетает встревоженный голос отца.

Мне так хочется что-то ему сказать, но вдруг я понимаю – у меня нет ответа. Единственное, что остается, – отдернуть занавеску, распахнуть балконную дверь и прыгнуть вперед – в хаотичное мелькание каменного ада…

Бетонные блоки летят в пыльную бездну, но я перескакиваю по ним через пустоту. Уворачиваюсь от искрящего кабеля, протискиваюсь через узкий, сдвигающийся на глазах лабиринт рухнувших многоэтажек.

Верхний и нижний города перемалываются тут в одну смертельную кашу. А верх и низ несколько раз меняются местами – будто две змеи, свившиеся в одну спираль.

Я падаю, вскакиваю и опять бегу, карабкаюсь, прыгаю.

Каждый миг, каждую секунду иду у края гибели и теряю чувство времени. Лишь одно имеет значение – я должен быть первым!

И вырвавшись из облака стеклянных осколков, изрезанный, залитый кровью, я вдруг понимаю, что успел. Подхожу к обрыву над клубящейся бездной. Там, впереди, красноватая завеса, к которой я шел, – безмятежная среди хаоса, манящая…

Лишь узенький мостик из рухнувшего бетонного столба отделяет меня от нее. И на этой пыльной дорожке, перекинутой через пропасть, не видно следов.

Я оказался перед ней раньше соперника!

Осторожно пробую опору ногой – массивный столб даже не шелохнется. Значит, вперед! Я проскочу его за пару секунд…

Но цепенею у самого края.

Острая боль пронзает кожу на груди. Проклятая «татуировка»! Я почти забыл о ней. Казалось, она давно зажила, и тут, в Саратовской Зоне, я еще ни разу ее не ощутил – даже когда впереди были смертельные ловушки-аномалии. Даже когда я шагнул в изнанку…

Что же не так сейчас?

Крест Богородицы, въевшийся в мою кожу, о чем ты пытаешься меня предупредить? Какого лешего тебе неймется, жестокий и почти бесполезный дар таинственной знахарки?

Ты не помог мне спасти друзей. И от предательства не уберег…

Баба Валя говорила о «силе родной земли». Но разве я могу верить в нее теперь? Разве может указывать мне путь какой-то бестолковый узор на коже?

Я заглядываю вниз, в бездну. Там, среди пыли и темных смерчей, проскакивают голубоватые искры. Всего метров пять идти над ними – такое даже ребенку под силу…

Но я отступаю от «мостика». Иду вдоль края. И останавливаюсь там, где чуть заметная туманная полоска тянется от багрового облака.

Смерчи проходят через нее насквозь. Она чуть колеблется над пустотой. Но все-таки никуда не исчезает. Как марево, как легкая дымка… Я швыряю на нее пригоршню песка и, не задержавшись, он падает в никуда.

А потом я заношу подошву над этой туманной полосой. И делаю шаг вперед.

Глава 8

Нет ни Зоны, ни изнанки, ни постылых развалин с аномалиями…

Окраина Колядинска, поселка из моего детства. Где-то в стороне, за промзоной и лесом, – бывший родной город, огороженный ржавой колючкой периметра. А здесь, за покосившимся штакетником, несколько серых приземистых зданий – поселковый рынок.

Я помню, что там можно было найти все – от китайских тапочек до польского маргарина. На рынке работала мама, и я иногда прибегал к ней после школы, помогал толкать тяжелые тележки с товаром. Хозяин расплачивался со мной куском колбасы. И я торопливо съедал его в закутке за ларьком вместе с тарелкой сушеной картошки. Иногда в придачу – салат из свежих овощей. Он казался особенно вкусным – может, оттого, что был приготовлен заботливыми мамиными руками.

Я помню все ясно – так, словно это было лишь вчера.

А сегодня на рынке пусто – лишь ветер гоняет пыль и клочья старых газет.

Потому что смерть пришла из леса. Я видел накрытые простынями тела, которые грузили в машины. Красные пятна издали четко выделялись на белом… Ближе меня не подпустили.

Кажется, до сих пор на треснувшем асфальте за штакетником угадываются следы крови.

Меньше ста метров до опушки леса…

Смерть пришла оттуда. И сейчас я иду ей навстречу.

Огромные силуэты вырастают из дымки. Уже можно различить по-крокодильи вытянутые морды, уже угадываются длинные клыки…

Не знаю, кто дал им это название – псевдоволки.