В Болгарии, которую дипломатия и общественность рассматривали как естественную зону русского влияния, события все чаще проходили мимо русских. Россия решительно не признала одностороннее объявление независимости Восточной Румелии и происшедшее в 1885 г. объединение ее с Болгарией под властью Александра фон Баттенберга, которые, однако, вряд ли можно было отменить, поскольку Турция была готова прийти к соглашению с ними, и ни Вена, ни Берлин не видели причины или возможности для восстановления статус-кво анте. В России совершенно несправедливо считали, что Берлин и Вена сознательно создали такую ситуацию. Недовольство существующим блоком нарастало. Катков активно призывал к разрыву с Германией, чтобы получить свободу действий на Балканах, а начальник генерального штаба Обручев требовал создания альянсов, которые позволили бы России овладеть проливами. Царь теперь, если он не делал этого раньше, также видел в этом долгосрочную цель русской внешней политики. Атмосфера еще больше накалилась после того, как разнообразные попытки грубого вмешательства России в дела маленького балканского государства не увенчались успехом После безуспешного путча, в подготовку которого был посвящен Александр III, удалось по открытому требованию царя принудить болгарского короля Александра фон Багге Берга к отречению. Но учрежденный Баттенбергом регентский совет также успешно сопротивлялся давлению со стороны России и попыткам путча, которые на этот раз были откровенно одобрены царем, и к его нескрываемой досаде призвали в князья Болгарии Фердинанда фон Кобурга. И теперь царь и общественность были убеждены в том, что все это объясняется происками Германии и Австрии и, в частности, влиянием Бисмарка. В действительности Бисмарк заявлял о своей незаинтересованности в болгарских делах и делал все, чтобы сдержать амбиции Австрии.
В этой ситуации насколько тактичному, настолько и упорному русскому министру иностранных дел Гирсу удалось, несмотря на ограничения со стороны царя, добиться заключения в 1887 г. русско-германского договора перестраховки взамен «Союза трех императоров», к обновлению которого Александр, находясь под влиянием Каткова и Победоносцева и следуя своим собственным склонностям, не был готов. Это еще раз помешало окончательному разрыву с Германией; Александр пока не отваживался на него, вероятно, из уважения к старому кайзеру Вильгельму, но, может быть, и из-за сознания того, что Россия еще недостаточно сильна для того, чтобы предпринять такую смену курса. С другой стороны, Александр III больше не мог позволить цензурному ведомству открыто порицать Каткова, который упоминал державшийся в тайне «Союз трех императоров» в своей газете и требовал поворота в русской внешней политике. И в личном разговоре больше не доходило до настоящего выговора. Будучи еще неспособным к смене курса, Александр тем не менее не мог больше сопротивляться давлению Каткова и его союзников из числа бюрократии — если он вообще этого хотел. Тем не менее Россия не ринулась, сломя голову, в союз с Францией. Царь слишком не доверял французским республиканцам, стабильности их правительств и способностям Франции в военной области. Правда, русское Министерство финансов начало искать во Франции новые источники кредитов, чтобы конвертировать существующие займы и сделать новые для экономического развития страны, что в значительной мере удалось. Бисмарк еще больше подкрепил эту переориентацию экономическими уколами в адрес России, которые должны были принудить ее к возобновлению договора перестраховки. В 1890 г. этого не произошло, поскольку в первую очередь немецкая сторона имела другие планы. Но и Россия была в сущности рада тому, что не надо больше существовать с этим неугодным договором, который правительство так никогда и не отважилось опубликовать.
Хотя круги правой ориентации во Франции с откровенно внешнеполитическими намерениями содействовали таким контактам, но именно русский министр финансов не стремился к принципиальной смене курса, что выразилось еще в русско-германском торговом договоре 1894 г. В конце концов Франция не могла заменить Германию как важнейшего торгового партнера России. Франко-русская военная конвенция 1892 г., вступившая в силу в 1893 г., была заключена главным образом по политическим, а не экономическим мотивам. Эта конвенция установила, что в случае нападения Германии на одного из партнеров другой партнер должен прийти ему на помощь, используя всю свою военную мощь. Таким образом, был завязан узел первой мировой войны, войны, которую Россия, что было совершенно понятно разумным людям, в то время вынести не могла. Непонимание этого, наряду с некоторыми другими моментами, вероятно, является наиболее тяжелой исторической виной Александра III. Его неподготовленный к правлению, еще относительно юный сын после смерти Александра 20.10.1894 г. вряд ли имел возможность изменить состав союза. Однако можно предположить, что он, как и его отец, никогда до конца не понимал последствий этого.