Русские уроки истории

Своевременно увидели свет лишь немногие работы, подчинённые логике личного участия автора в политической борьбе и пропагандистски заострённые, вроде «Манифеста коммунистической партии» с его апологией практического преобразования мира. В связи с этим формулировка и обнародование идей Маркса стали делом марксистов — истолкователей и популяризаторов — Фридриха Энгельса, Карла Каутского и их многочисленных последователей. В своем стремлении сделать эти идеи доступными представителям пролетариата (которым они вроде бы и адресовались), они отдавали предпочтение доходчивости перед строгостью научной логики и последовательностью мысли.

Возникший в результате «популярный», а точнее «вульгарный марксизм», не предлагал, казалось бы, ничего отличного от либертарианской утопии. Государство должно умереть. Личность должна свободно реализовать свой потенциал. Всё у неё должно быть, и ничего ей за это не будет. Личностью будет каждый. Благополучие Человека обеспечит развитие науки и техники, прогресс, развитие производительных сил. Всем правит экономический эгоизм — пусть даже коллективный, а не индивидуальный.

Между тем личность не может быть метафизикой человека. Человек есть душа, а личность — лишь лица, в которых она действует в мире. Личность без души невозможна и не имеет смысла. Как бы мы ни превозносили её, на этом пути невозможно преодолеть Отчуждение человека. Маркс прекрасно понимал это. Ересь Гегеля, попытка построить философию как религию, доведённая до человекобожия левыми младогегельянцами во главе с Людвигом Фейербахом, была подвергнута им сокрушительной критике в той же «Немецкой идеологии». Маркс доказывал несостоятельность любых притязаний человека на божественное достоинство (мог ли еврей думать иначе?). Он никогда не пользовался в своих рассуждениях словом «личность», а его термин Menschlichkeit («нечто, присущее исключительно человеку») в навязанном ему полемикой атеистическом дискурсе был точной параллелью «души».

Вульгарный марксизм апеллирует к страстному желанию бедных овладеть благами богатых. Он — строго та же пропаганда богатства, что и идеология буржуа, но только с обратным знаком. Пролетариат (абсолютно бедные) должен ограбить тех, кто ограбил их[33]. Это та же английская философия грабежа, отрицающая государство и ставящая на его место общество.

Но это никак не учение Маркса. Маркс проблематизирует природу самого богатства, указывая, что богатство — это условие свободы от труда. Однако его экспроприация сама по себе от труда не освобождает. Грабёж позволяет потребить награбленное, то есть уничтожить его — и вернуть пролетария-грабителя к поиску того, кто купит его труд. В условиях господства частной собственности богатство освобождает от труда одних и принуждает к нему других. Уничтожение частной собственности при коммунистической революции устраняет эту поляризацию. Оно не освобождает от необходимости производить богатство, а позволяет избавить его от роли средства принуждения к труду, направив его тем самым на освобождение от труда всех его участников. В том смысле, что создание богатства не прекращается, но перестает быть трудом по понятию как подневольной деятельностью. То есть экспроприация богатства — это не «акт коллективного эгоизма», а необходимое условие тотальной реорганизации коллективной деятельности.

Беда в том, что понимание всего этого пришло к тем, кто делал своё дело «под знаменами марксизма» слишком поздно. Внутрипартийные дискуссии — вначале политические, а потом и идеологические — прекратились в 1927 году. К тому времени всеобщим достоянием стал вульгарный марксизм. Публикация основополагающих текстов марксизма ничего уже не могла изменить. Официальная (вульгарная) версия марксизма под давлением политических императивов стала светской верой без Бога, а возможности творческого развития теории были утрачены. Многообещающая попытка вернуть все в русло развития в 1960-е[34] была пресечена.

Неудивительно, что, сохранив вульгарный марксизм в качестве официальной религии власти, на стадии «развитого социализма» мы записали в программу КПСС ценности потребительского общества, то есть враждебного нам либерально-буржуазного проекта — «удовлетворение неуклонно возрастающих духовных и материальных потребностей советского человека». Противостояние закончилось конвергенцией систем, сближением стандартов коммунального и индивидуального потребления. Мы пали жертвой собственного «диалектического мышления». А ведь Гегель предупреждал о неизбежности синтеза диалектических противоположностей…