Русские уроки истории

Нам нужен социализм, нацеленный на воспроизводство человека. Это прямое продолжение советской коммунистической программы подъёма народа к культуре и народному государству. Народом на его пути овладения культурой пройден лишь первый шаг — произошло знакомство, предстоит осмотреться. Реакция Запада на это историческое событие в русской цивилизации — запуск сотен программ управляемой деградации, отказа от культуры в пользу «уровня жизни» и потребления. Инструмент — сходящий уже со сцены «образец» западного потребительского общества. Аргумент — «оставьте культуру элите, она в ней разбирается лучше». Другой аргумент: «культура устарела и несовременна, технический — а значит и социальный — прогресс в ней не нуждаются». Этому аргументу уже полторы-две сотни лет, но он всё ещё в ходу. Установка на народное освоение культуры должна быть воспроизведена. В этом — необходимая нам преемственность с советским периодом нашей исторической жизни. Культура сложна и многоуровнева, иерархична, культурный человек осознаёт свой уровень, достигнутый в её освоении. Поэтому культура не располагает к анархии, в том числе импортированной под видом демократии.

Марксистский нравственный нигилизм оказался чуждым русскому народу. Моральный кодекс строителя коммунизма, во-первых, существовал, а во-вторых, многое взял из православной морали, особенно в части уважения к труду, столь презираемому греческой традицией, да и Марксом тоже, ведь практически труд, по Марксу, — отчуждение человеческой сущности, как бы там ни было с надеждой на снятие отчуждения и освобождение труда.

В этом принципиальное отличие советской практики от либерального вектора движения Запада, на знамёнах которого написано, что мораль (общественные запреты) себя изжила и от неё надо отказаться во всех её формах, равно как и от этики (собственного персонального самоограничения) и нравственности (Заветов Бога). Почему? Потому что мораль, этика и нравственность, робкие попытки различить и защитить которые предпринимал Юрген Хабермас[35], мешают расширению рынка. Ничего у Хабермаса не вышло, поскольку попытка защиты делалась с негодными средствами: мораль, этика и нравственность, по Хабермасу, якобы являются основой демократии. Однако вся история человечества показывает, что они, конечно, основа монархии. А жертвенная гибель Николая II подняла русскую монархию на недосягаемую нравственную высоту.

Мораль, этика и нравственность всегда обеспечивали выживание человека. Человек должен ограничивать себя сам, поскольку он свободен от экологической ниши, в которой живут другие виды. А если не сможет — его будут ограничивать последователи теории Мальтуса и созданной им экологической религии посредством порабощения и геноцида — контроля численности и прожорливости человеческого стада. Раба можно убивать законно и без сантиментов — ведь это ликвидация вещи. То, что сам раб не ведает своего состояния, лишь помогает делу. Англосаксонская политическая реализация мальтузианской доктрины практикует убийство как основной метод и предполагает даже убийство России с целью изъятия у русского многонационального народа его жизненных ресурсов. Единственная альтернатива ей — достижение состояния нравственной разумности. Надо не быть стадом.

Кризис Запада, его трагедия, как осознают его западные идеологи и адепты (см., например, Квигли[36]), был окончательно оформлен программой Просвещения, провозгласившего примат Разума над нравственностью. Эту линию продолжил Гегель, а за ним и Маркс. Восстановление единства мысли и этики потребует критики натурализма (убеждения, что существует только данное), ограничения тотального распространения методов и подходов естественных наук к человеку и социуму (чем определена трагедия ХХ века, подготовленная XIX веком) и эстетического ренессанса. Последнее важно в плане преодоления дихотомии как универсального метода и подхода — для синтеза нужны не два элемента, а минимум три. Новая эстетика — это, прежде всего, философия, наука и практика организации, представления о которой были впервые развиты русским философом А. Богдановым, резко осуждённым за это В. Лениным. Синтез, до которого гегелевская/ марксистская диалектика-дихотомия не смогла дойти, — и есть организация.