Русские в Берлине. Сражения за столицу Третьего рейха и оккупация. 1945

«К счастью, у нас имелось несколько номеров в отеле «Адлон». Наш исполнительный директор, Висснер, снял их, когда работа еще шла в центре города. Те из нас, кто не мог добраться до дома во время почти непрерывных авиационных налетов или чьи дома разбомбили, обычно ночевали там. Даже переехав в Темпельхоф, мы неизменно отправлялись на ночь в «Адлон». Он служил нам местом встреч, там мы могли оставить записки друзьям и знакомым. …В отеле все еще можно было побриться и время от времени помыться холодной водой. У кого имелись припрятанные дома бутылка вина или сладости, приносили их в «Адлон», где все делилось поровну. Солдаты с фронта, который подбирался все ближе, также имели обыкновение собираться в «Адлоне». От них, а также от немногих оставшихся в Берлине иностранных дипломатов мы черпали сведения о том, что происходило на самом деле. Никакие новости не поощряли нас оставаться здесь, и те, кто мог, покинули Берлин при первой же возможности…»

Почтовая служба использовала «Адлон» как запасной почтовый ящик. Когда обычную доставку пришлось приостановить, почтальоны оставляли дипломатическую и другую, выглядевшую важной почту в отеле, зная, что здесь самый подходящий центр сбора корреспонденции. После капитуляции мешки с ней сложили в неповрежденном крыле отеля.

21 апреля, согласно Фандерлу, следующее сообщение «распространилось по «Адлону», как лесной пожар: доктор Геббельс созывает важную пресс-конференцию. Всем редакторам, должностным лицам и т. п. следовало незамедлительно явиться в его квартиру на Герман-Геринг-штрассе. Будут сделаны новые важные заявления. Одни говорили о «фантастическом чудо-оружии», другие ожидали новостей о секретных переговорах Сталина и Черчилля. В любом случае все надеялись, что эта поспешно созванная конференция принесет новости о решительной перемене к лучшему. Нас в «Адлоне» уведомили явно слишком поздно, поскольку, когда мы появились, Геббельс уже говорил. Дверь в личный кинотеатр, где он выступал со своим обращением, оказалась распахнутой настежь. Мы на цыпочках прошли к ней по длинному коридору. В этот момент неподалеку разорвался снаряд, но Геббельс продолжал говорить, будто ничего не случилось. До нас долетали только обрывки его речи. Неожиданно рядом с нами остановилась его жена. Они с дочерью Хельгой вернулись из бомбоубежища. Фрау Геббельс послушала мужа, потом развернулась, обняла Хельгу и тихо сказала нам: «Это конец. Если останетесь живы, передайте моему сыну, Харальду, что я люблю его, и скажите, чтобы он не забывал свою мать. Больше мы с ним не увидимся». Потом она протянула нам руку; то же самое сделала Хельга. Девочка улыбалась. Мы выслушали еще несколько фраз Геббельса. Они звучали примерно так: «Когда-то фюрер завоевал Германию, имея в своем распоряжении всего 7 человек. Если возникнет необходимость, я стану защищать Берлин с таким же количеством людей. Всем вам есть что делать, у каждого свой пост. Берлин никогда не сдастся большевикам».

Двери распахнулись, и Геббельс вышел. Мы отступили назад, и он прошел, не обратив на нас ни малейшего внимания. Потом мы заговорили все разом. Недоумевали, о чем вообще была конференция. Он не сказал абсолютно ничего, чего бы мы уже не знали, и никому не было нужды выслушивать от него, как близко подошли русские…

На следующее утро я на всякий случай прихватил с собой свою портативную пишущую машинку и направился в типографию в Темпельхофе. Несколько сотен метров все еще имелась возможность проехать на метро, но остаток пути пришлось преодолевать пешком. Я так часто прятался в укрытия, что добрался до Темпельхофа только поздно вечером. В редакции, размещавшейся в выходившем на канал полуподвале, оказалось полно народу. Они были рады, что их полку прибавилось. Мне сказали, что исполнительный директор, Висснер, ушел только час назад. Он распорядился, чтобы все мы рассматривали свою работу как действительную военную службу на фронте. Газете следовало выходить как обычно, а курьеры будут снабжать нас статьями из министерства пропаганды.

На следующий день мы отправили курьера в министерство на Вильгельмсплац. Прежде чем он вернулся, прошло много часов. Он рассказал, что всех мужчин хватают прямо на улице и отправляют на военную службу; беспрепятственно передвигаться позволено только людям с документами, подписанными лично «рейхскомиссаром обороны доктором Геббельсом». Ему самому в министерстве выдали такой документ, и под конец пути он держал его зажатым в зубах, где его хорошо видели останавливавшие его бесчисленные патрули. Все мы по достоинству оценили столь важный документ.

Нам действительно удалось издать следующий выпуск Berliner Morgenpost, но, поскольку распространять его было некому, мы отпечатали всего двадцать копий, которые требовало от нас министерство пропаганды. …Но однажды ночью наш курьер не вернулся, и газета перестала выходить совсем…