Конев: «Мы едва поздоровались, как Сталин начал говорить». Первые же слова обозначили тему: «Союзники собираются взять Берлин до Красной армии». Сталин обернулся к Штеменко, и тот начал читать письмо Эйзенхауэра. «Айк» планировал уничтожить группировку германских сил в Руре, а затем двинуться в направлении Лейпцига и Дрездена. Почти на пути был Берлин. Последними словами Штеменко были: «Согласно имеющимся данным, план взять Берлин до подхода Красной армии считается в союзных штабах абсолютно реалистическим и подготовка к его реализации идет полным ходом». Сталин повернулся к своим маршалам со словами: «Ну и что же, кто же возьмет Берлин, мы или союзники?»
Конев всю жизнь гордился тем, что ответил первым: Берлин возьмет Красная Армия. «Мы обгоним англо-американцев». Сталин: «А как вы думаете организовать силы для этого? Ваши главные силы находятся на южном фланге (после Силезской операции), и для перегруппировки вам нужно много времени». Конев: «Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Фронт предпримет все необходимые меры».
Жуков обратился: «Можно сказать?» И, не ожидая ответа, прочеканил: «Первый Белорусский фронт не нуждается в перегруппировке. Мы готовы. Мы устремлены прямо на Берлин. Мы ближе всех к Берлину. Мы и возьмем Берлин». Сталин в полной тишине посмотрел на обоих. «Хорошо. Вы оба будете некоторое время в Москве, и совместно с Генеральным штабом подготовите свои планы. Нас очень интересуют
Тем же вечером Жуков связался с начальником штаба своего фронта – генерал-полковником Малининым и обрисовал ему основную задачу. Не терять ни минуты, начать подготовку.
Конев скрывал свои чувства, но в нем все кипело. Позже он напишет: «Берлин для нас был предметом такого всеобъемлющего желания, что каждый – от солдата до генерала – хотел увидеть его собственными глазами, захватить Берлин силой своего оружия Это было и мое самое жаркое желание… Я был поглощен им».
Жуков и Конев работали без передышки день и ночь. Ко вторнику, 3 апреля, оба маршала завершили свое планирование. Им предстояла теперь новая встреча со Сталиным.
Жуков выступил первым. На километр фронта Жуков распределил 250 артиллерийских стволов. Атака начнется громом 11 000 орудий в ночной темноте. С целью деморализации противника вперед будут выведены 140 мощных прожекторов, ослепляя смотрящих в восточную сторону немцев.
Конев предпочел уйти в технические детали. Его цель – окончательно разгромить 4-ю германскую танковую группу в районе Котбуса и двигаться на юго-запад, в район Дрездена. После этого он готов повернуться на северо-запад. Его фронт тоже был обеспечен артиллерийской поддержкой необычайной плотности – 250 орудий на километр атаки (для чего присылались дополнительные семь артиллерийских дивизий).
Третьему негласному участнику совещания – маршалу Рокоссовскому с 314 тыс. человек (Второй Белорусский фронт) было поручено с севера помогать Жукову продвигаться к германской столице, а затем маршем в Северной Германии сомкнуться с Монтгомери. Взятые вместе три фронта составляли 1 593 800 человек.
Сталин одобрил планы своих лучших маршалов. Он исправил только одну деталь – не был согласен с демаркационной линией фронтов Жукова и Конева. Он начал проводить эту линию в далеком тылу, пересек Шпрее и повел линию прямо к старинному немецкому городу Люббен-на-Шпрее, в 60 километрах от юго-восточной границы Берлина. Здесь разделительная линия кончалась. Конев: «Хотя Сталин не сказал ничего специфического, возможность проявить инициативу командованием фронта была молчаливо признана… Это был секретный призыв к соревнованию».
Сталин обратился к Коневу: «В том случае, если немцы окажут яростное сопротивление на восточных подходах к Берлину, что чрезвычайно вероятно, 1-й Украинский фронт должен быть готов наступать своими танковыми армиями с юга». Главнокомандующий приказал подготовить наступление в кратчайшее возможное время – и никак не позже 16 апреля 1945 г.
Планы маршалов тут же были переведены в директивы, которые обозначали дату наступление
Времени было мало. На следующий день, утром 3 апреля, Жуков и Конев вылетели к своим фронтам. Оба великих маршала взмыли в воздух на своих самолетах с разницей в две минуты. На Центральном аэродроме был очень густой туман. Ни одна метеослужба мира не выпустила бы самолет в такую погоду, но для Жукова и Конева плохой погоды не существовало.