Жуков в эти первые часы был воодушевлен отсутствием сопротивления, ему казалось, что оно сломлено одним ударом. Позднее он напишет: «Казалось, ни одной живой души не осталось на вражеской стороне после тридцати минут артподготовки». Он отдал приказ начать общее наступление. На германской стороне все было покрыто дымом и фонтанами земли. Перепуганные птицы метались в небе. Стоял крик: «На Берлин!»
Но те, кто пытается сравнить переправу через Вислу с броском через Одер, неизменно склоняются в пользу Вислы. Русское наступление встретило относительно точную работу германских артиллерийских установок, особенно со стороны Франкфурта-на-Одере. И главное: колоссальные силы оказались брошенными на
Готтхард Хейнрици находился в своем командном пункте Шеневальде – к северу от Берлина. Генерал-полковника не удивил час, образ, способ и стиль русского наступления – он был ветераном Восточного фронта. Но большинство офицеров его штаба было поражено мощью развернувшегося наступления. Генерал Бюссе сказал, что это – худшее из всего, что он видел на войне. Пессимизм охватил и полковника Айсмана.
Основная часть германских войск, как и было приказано, отошла ко второй линии обороны. Маневр оказался успешным. Теперь немецкие части ждали подхода русских, находясь в нетронутых оборонительных сооружениях второго пояса. Хейнрици знал, что Жуков будет спешить и быстро наступать, пока германская артиллерия не ударила по мостам на реке Одер. У двух армий (3-й и 9-й) Хейнрици было 700 танков и самоходок. Его войска имели 744 орудия и 600 противотанковых пушек. И все же немецкий генерал в глубине души знал, что единственное, на что он способен – это задержать наступление Жукова. Остановить его или контратаковать у Хейнрици не было сил.
И все же немцы сражались отчаянно. Достичь превосходства на земле Жукову было трудно, даже когда инженеры проложили надежные мосты через Одер для мощной техники. Сказалось недостаточное разминирование немецкого предполья. (Красной Армии трагически не хватало минных детекторов.) Почва была предательски мягкой, и тяжелая техника немедленно увязала в ней. В такой ситуации Жуков не был с начала 1943 г. Он ждал прорыва Чуйкова и Берзарина, но у обоих дела шли неважно. Первоначальный оптимизм Жукова в отношении быстрого форсирования Одера сменился глубоким пессимизмом.
Во второй половине дня 16 апреля Сталин в первый раз выразил свое неудовлетворение делами на участке 1-го Белорусского фронта. Жукову он сказал: «Вы недооценили силы противника на берлинской оси фронта. У Конева дела идут лучше». Сталин посыпал раны Жукова солью: у Конева преодоление Нейссе «произошло без сложностей». Жуков пообещал взять Зееловские высоты в течение грядущего дня—17 апреля.
17 апреля Жуков перегруппировал свою артиллерию и танки. 800 бомбардировщиков нанесли удар по всем возможным целям, артиллерийское сопротивление немцев следовало подавить. В десять с небольшим утра безотказная 1-я гвардейская танковая армия снова бросилась на противника. На «тридцатьчетверках» сидели пехотинцы, танкисты – лучшие в мире – вели бой не за страх, а за совесть. Но и немцам уже некуда было отступать, это была их последняя битва, и они оборонялись с профессиональным мастерством.
День был страшно тяжелым – и, прежде всего, тем, что не дал ожидаемых результатов. Тогда Жуков пошел на крайние меры.
Вторая танковая армия Богданова была направлена в сектор Нойхарденберг. Но почва была такова, что танки не могли обогнать пехоту. Хаос заменил наступление. Ниже Нойхарденберга героев-танкистов Богданова встретили 88-мм противотанковые пушки и немецкие фаустпатроны. Жуков был не менее жестким, чем его соперник из 1-го Украинского фронта. Особым приказом он объявил о наказуемости за «отсутствие решимости». Генерал-лейтенант Попель, начальник штаба 1-й гвардейской танковой армии, заметил своим коллегам: «С нами лев, и он готов показать когти». Этот лев знал только один зов – на Берлин.