Русские войны XX века

Модернистской точке зрения был свойственен сугубый исторический оптимизм, видение общего перехода от традиционализма к модернизму как магистрального пути исторического развития, убежденность в том, что у каждого государства (даже только что образовавшегося) есть достаточный потенциал для броска к модернистскому будущему, для уверенного подключения к мировой экономике и наиболее передовой демократии, создания царства закона и всеобщей образовательной революции, оставляющей традиционность музеям, а религиозную убежденность – церковным учреждениям. Наука не знает границ и космополитизирует элиты всех стран, создавая планетарное сознание и «общий язык».

Эмоциональная буря, поднятая «холодной войной», представила мировой конфликт России и Запада в неверном свете – как столкновение тоталитаризма с демократией, в то время как на самом деле это была исторически обусловленная враждебность догоняющего и догоняемого, враждебность боящегося за свои позиции Запада и стремящихся ускоренно модернизировать свое общество «нетерпеливцев», революционеров – (по нисходящей) от Ленина до Брежнева.

Когда-нибудь историки выразят неизбежное недоумение по поводу смертельной вражды двух обществ, одно из которых охраняло свои идеалы, а другое стремилось приблизиться к ним в максимально короткие сроки (применяя, конечно, при этом жесточайшие внутренние меры)…

* * *

Вступление СССР в политический «застой» при Брежневе определялось не только самим фактом бюрократизации советской системы власти и управления, но и чертами этой новой бюрократии. Если прежде партийные работники, государственные служащие и хозяйственные руководители в подавляющем своем большинстве были выходцами из простого народа, проявившими деловые способности, то в 1960-е, а особенно в 1970—1980-е гг. пополнение элиты происходило через особую систему отбора и подготовки кадров будущих руководителей: высшие партийные, комсомольские и профсоюзные школы, через Академию общественных наук, Дипломатическую академию, попасть в которые можно было только по рекомендации влиятельных чиновников. Так производилась оценка пригодности потенциальных кадров не только для высшего звена, но и практически на всех уровнях. Она напрямую зависела от личных симпатий и политических расчетов руководителей. Деловые качества учитывались в меньшей степени, а честность и принципиальность вообще становились скорее препятствием для карьеры. В условиях «клановой» борьбы и интриг преимущества отдавались лично полезным и преданным «протеже», готовым в нужный момент поддержать своего «патрона». В ряде регионов страны, в первую очередь, в азиатских республиках, кадровая политика вообще практически исключала любые подходы, кроме землячества и семейственности.

Путь формирования элиты лежал и через «естественное воспроизводство»: в 1970-е гг. начинают создаваться целые потомственные династии ответработников. Отпрыски начальников с самого начала вступления в самостоятельную жизнь оказывались в особом положении. Они занимали места в престижных вузах, посылались на перспективные должности, почти автоматически делая карьеру. Так, сын Брежнева стал первым заместителем министра внешней торговли, зять Брежнева – заместителем министра внутренних дел, свояк генсека возглавил Министерство машиностроения для животноводства и кормопроизводства.

Бюрократия времен «застоя» характерна тем, что высшее руководство страны в большинстве своем стало представлять собой очень пожилых людей. Средний возраст членов Политбюро достиг 68 лет. Многие из них страдали тяжелыми болезнями, в том числе, и сам Брежнев, который в 1976 году перенес инсульт. По свидетельству лечащего врача Генерального секретаря, Е. Чазова, Л.И. Брежнев в последние годы своего правления превратился в немощного старика, который под конец жизни особой скромностью не отличался (например, занялся коллекционированием дорогих иномарок).