Нужно учитывать еще и следующее. М.К. Любавский, с нашей точки зрения, слишком жестко трактует проблему сохранения древнерусского общинного наследия. Когда мы говорим о том, что древнерусские общинные традиции жили и в XIV — первой половине XVII в., это не значит, что сохранялись именно те общины, что существовали в Киевской Руси. Менялась демографическая ситуация, внешние условия. Общины могли восстанавливаться, возникать заново. Но то, что и заново они возникали в прежних древнерусских формах, — вот принципиально важное для нас положение — следовательно, для возникновения и функционирования подобного рода общин условия были еще вполне благоприятны.[327]
Это обстоятельство чрезвычайно важно для рассмотрения еще одного типа общины — южных порубежных городов, вернее общин, сгруппировавшихся в южных «украинных» городах. Правда, М.В. Довнар-Запольский подметил, что в южных городах связь городского населения с негородскими элементами или отсутствует, или выражена в весьма незначительной степени. Но при этом он сделал совершенно верное замечание, что под мещанством южных украинских городов ошибочно было бы разуметь городской класс в собственном смысле этого понятия.[328]
Городским, мещанским это население было лишь в плане концентрации в городе. «По своим же занятиям южное мещанство было низшим военно-служилым классом, играло такую же роль. какая на севере принадлежала панцырным боярам, ордынским слугам и т. п. группам», — отмечал ученый.[329] В условиях беспокойного пограничья община доживает до очень поздних времен. Причем здесь она имеет и своих предшественников в древнерусский период. Это время исследователи, как революционные, так и современные, считают временем господства в данном регионе общинных отношений. Как ни относись к проблеме «болоховских князей»,[330] но вывод М.С. Грушевского о том, что эти князья «стояли в тесной связи и солидарности с населением и являлись выразителем его вожделений», представляется бесспорным.[331] Тот же исследователь, проанализировав сообщения летописи о борьбе Даниила с «белобережцами» и «чернятинцами», пришел к знаменательному выводу: это были общины «чистого» типа, даже без таких князей, каких мы видели у болоховцев. По мнению выдающегося историка, вся западная часть киевской земли в XIII в. Состояла сплошь из отдельных независимых общин, без князей, непосредственно подчиненных татарам.[332] Не случайно князьям Кориатовичам, чтобы укрепиться на Подолье, пришлось договариваться с атаманами — общинными лидерами.[333]Подход к южнорусским городам, как к общинам, становится общей мыслью в работах дореволюционных историков.[334]
В 1988 г. И.Б. Михайлова, проанализировав большой археологический материал, накопленный за последние десятилетие пришла к выводу о том, что южнорусские городки, являясь средоточиями общинной жизни, осуществляли все функции, необходимые волости.[335]Итак, общинная жизнь била ключом на южнорусских порубежьях с очень давних времен. Это, конечно, не значит, что городские общины XVI в. всегда были непосредственными потомками древнерусских городских общин. Мы только что говорили о том, что община могла быть и новообразованием, могла появляться вновь, но в старых формах и с сохранением старого содержания. В полной мере это относится и к южнорусским городам. В данном случае важны наблюдения Г. Ловмяньского. Возражая В.Б. Антоновичу в том, что события XVI в. разрушили общину, он отмечал сходство украинской городской общины с древнерусской. И в том и в другом случае действовало колонизационное начало, которое и приводило к возникновению общинных «входов» — продуктов жизнедеятельности общины. Другими словами — это результат колонизации общинами окрестной территории.[336]
Но вернемся к городским общинам XV–XVI вв. Так же как и в Поднепровских и Подвинских волостях, объединяющим фактором здесь была земельная собственность. Эта земельная собственность, на которую распространяются «звечистые» права горожан, результат колонизации, заимки. По мере обострения конфликтов в связи с ростом частного землевладения, конце XVI и начале XVII в. правительство само утверждало обширные округа за украинными городами и противопоставило права последних правам частных землевладельцев. Так, черкасские мещане владели весьма обширной территорией входов, причем удаленной от городского поселения. Жители Черкасс борются за право владеть этими «входами».[337]
Подобного рода сведения имеются о городах Каневе, Остре. Мещане Винницы «поведили, иж теи земли их власные отчизные звечистые, которые они сами и предки их в покое держали».[338] При этом необходимо отметить, что общинные территории «не были поделены на участки между отдельными лицами и находились в общем пользовании», распределение же участков зависело или от распоряжения общины, или обусловливалось «захватным правом».[339]Помимо прав на свои «звечистые» земли и угодия, городские общины обладали и другими статьями дохода. Так, город Черкассы имел свою корчму бражную.[340]