Однако слабость С.Б. Веселовского и одновременно сила А.Е. Преснякова заключалась в том, что первый не мог избежать крайностей историко-юридического подхода. Вот откуда у С.Б. Веселовского соображения об отказе князя от некоторых своих частновладельческих прав и т. д.[1055]
Все это не без оснований дало возможность А.Е. Преснякову обвинить С.Б. Веселовского в приверженности теории верховной собственности на землю.[1056] Между тем самому А.Е. Преснякову удалось сформулировать своего рода квинтэссенцию того спора, который шел в дореволюционной исторической науке и отражение которого практически можно найти во всех работах начала века, в том числе и по истории Литовско-Русского государства. Это спор о соотношении «частноправовых и государственных, публично-правовых отношений». Этот вопрос продолжал волновать русских историков вплоть до революции и 20-х годов. Достаточно вспомнить то, что писал о своем учителе А.С. Лаппо-Данилевском С.И. Валк.[1057] Так вот, именно А.Е. Пресняков ясно указал на смешение этих принципов в общественной и правовой жизни Древней Руси. Более того, он пришел к выводу о том, что для Древней Руси нет оснований «выводить из землевладения не только предпосылок иммунитета и в отношениях подсудности, но также повинностей хозяйственного характера, а, вернее, представлять себе дело так, что власть над трудовой силой была предпосылкой для организации как вотчинного, так и дворцового землевладения, с постепенным разграничением их прав и интересов».[1058] Это разграничение путем освобождения населения иммунитетного владения от ряда сборов и повинностей и от вмешательства в административную и хозяйственную власть над ним вело к превращению повинностей из княжеских в вотчинные и к закреплению вотчинной юрисдикции за счет княжеской.[1059] Многое здесь убеждает, однако А.Е. Пресняков не обращает внимания на прерогативы городских и сельских общин. Волновала эта проблема гораздо позже и Б.Д. Грекова. Это и понятно. Как исследователь Б.Д. Греков формировался еще до революции. Он спорит с И.А. Линниченко, придававшим большое значение общинному землевладению, и отмечает при этом, что «очень трудно в наших источниках, говорящих о княжеских земельных пожалованиях, распознать, где и в каком случае князь действует как носитель верховной власти, а где — как собственник домена».[1060]Вот такой вид приняла уже в 40-х годах XX в. та антиномия, которая так будоражила мысль историков начала века. Отметим, впрочем, что и в таком виде подход к проблеме, восходящей к историографии начала века, гораздо более перспективен, чем теория «верховной собственности на землю», утвердившаяся в историографии в 50–70-х годах, или попытка облечь понятие иммунитета в схоластические «марксистские одежды».
Думаем, что роли иммунитета в процессе формирования и развития крупного землевладения в литературе уделяется еще недостаточно внимания. С.Б. Веселовский писал о том, что «историю иммунитета как феодального учреждения надо начинать только с тех времен, когда в истории Древней Руси появился и стал с течением времени играть все более и более важную роль новый фактор — княжеская власть».[1061]
Здесь хорошо заметно характерное для С.Б. Веселовского стремление связать иммунитет с феодализмом, соединяя с феодализмом и княжескую власть. Для нас это не так очевидно. И.Я. Фроянов, развивая идеи, эпизодически высказанные С.В. Юшковым и Я.Н. Щаповым, убедительно показал дофеодальный характер иммунитета в Киевской Руси.[1062] И это при достаточно развитом аппарате княжеской власти. Наблюдения С.Б. Веселовского и И.Я. Фроянова свидетельствуют о том, что иммунитет проистекал из княжеских пожалований, по при этом в Киевской Руси, носил еще дофеодальный характер. Но для чего вводился иммунитет? По С.Б. Веселовскому, «иммунитет был универсальным средством, которое князья употребляли с самыми различным целями… нормальной формой управления».[1063] И.Я. Фроянов выдвигает на передний план финансовые интересы, заботы князя о материальном обеспечении социальной верхушки.[1064] Видимо, иммунитет был и тем и другим. «…Нередко различные мотивы соединялись и сплетались так тесно, что трудно сказать, какой из них был первым и главным».[1065] В зависимости от нужд государства и княжеской власти на передний план выдвигались то экономические, то административные интересы.