Русский

Он не помнил ни единой молитвы, не бывал в церкви и не знал, о чем просить Бога. Все, что случилось с ним, все его злоключения, его плен, порыв к свободе, и его поражение, и следующая за этим поражением неизбежная смерть – все это было известно Богу, входило в его планы, было проявлением Божественной воли. И глупо было умолять Бога отказаться от своего замысла, перечить его воле. Единственно, о чем он решился просить Бога в свой предсмертный час, это о том, чтобы Бог обнаружил свое Божественное присутствие, оказался рядом.

Серж почувствовал, что темница вдруг наполнилась. Ее наполнил не звук, не цвет, не живое существо и не прозрачная материя. Тому, что наполнило темницу, не было названия. Но оно явилось и безмолвно присутствовало рядом. И он понял, что это Бог.

Бог не проявлял себя никак – ни гневом, ни радостью, ни милосердием. Он не вселял надежду, не наставлял, как прожить Сержу его последние часы. Он просто был. И они молча соседствовали, не общались, и Серж боялся шевельнуться, чтобы не коснуться Бога, не нарушить их безмолвное соседство. А потом Бог исчез. Темница снова была пустой, и в руке Сержа оставалось холодное стальное кольцо.

Он заснул, и ему снилось, что он превратился в световую волну и летит в сияющих вспышках туда, где поджидают его мама и бабушка. Они встречаются, он обнимает хрупкое тело бабушки, чувствует горячие объятия мамы, говорит им: «Как я вас люблю!»

Счастье сна прервалось воем сирены, будто картина «Герника» обрела свое музыкальное воплощение. Железная дверь лязгнула, и яркий слепящий фонарь осветил его, лежащего на полу, обнимающего железную цепь.

– Вставай, беглец, мясорубка ждет, – хохотнул охранник, пинком поднимая его. – А фарш, как известно, не бегает.

Не все было понятно Сержу в словах охранника, кроме того что настал его час. Тело болело, и он, напрягая мускулы, чувствовал пробегающую волну боли. Охранник завел ему руки за спину и скрутил запястья веревкой. Снял цепь. Фонарь высвечивал на полу яркое подвижное пятно, и Серж шел, наступая в это серебристое пятно, как в воду.

Его провели по тоннелю, вдоль стальной колеи, туда, где на рельсах стояла тележка с высоким металлическим ящиком. Боковая створка ящика была открыта, и охранник затолкал его в контейнер и захлопнул дверцу. Появились таджики, неся тяжелую бадью. Таджиков было четверо. Не глядя на Сержа, они подхватили бадью, подняли и накренили над краем контейнера. Внутрь, хлюпая и бурля, полилась холодная жижа, состоящая из пищевых отходов, которыми кормили невольников на завтрак. Серж почувствовал, как холодно стало его ногам и животу, как пахнуло тошнотворной слизью.

Таджики подтащили еще одну бадью и заполнили ящик до верха. Из липкого месива, состоящего из несвежих объедков, возвышались плечи и голова Сержа, и он видел совсем близко от глаз огрызки хлеба, мятые помидоры, рыбьи кости, корки арбуза, зеленоватую и красноватую гущу, в которой плавали колечки жира. Тело было стиснуто липкой холодной массой, которая пропитала одежду.

– Теперь ты сам, как помидор! – засмеялся охранник. – А ну, веселей, азиаты! – приказал он таджикам.

Те навалились на тележку и покатили ее по рельсам, и Серж видел, как у самого подбородка колышется вонючая жижа.

Его привезли туда, где обычно выстраивалась колонна невольников перед тем, как их погонят на работу.

Он увидел площадку, на которой вдоль стен были выстроены пленники, их одинаково серые одежды, заросшие бородой и щетиной лица, унылые глаза. Их охраняли автоматчики. Вдоль рядов прохаживался китаец Сен, невозмутимый, с луновидным желтоватым лицом, на котором чуть подрагивали кошачьи усы. На рельсах, освещенная прожектором, стояла другая тележка, полная какой-то рухляди, из которой торчала голова белоруса Андрея. Она была страшно изуродована. Губы порваны. Один глаз накрывала сине-лиловая набухшая мякоть. Другой, с кровавым белком, дико блестел. Светлые волосы слиплись в красный колтун. Белорус не мог шевельнуться, потому что ящик был туго набит пиджаками, кофтами, юбками, снятыми с покойников в крематории. Тележки сблизились, стукнулись одна о другую.

– Здравствуй, Серж. Вижу, и тебя не пощадили приклады карателей. Но ты не унывай. Придет «Полк Красной армии» и отомстит за нас. Батька Лукашенко нас не забудет. – Андрей произнес эти ободряющие слова распухшими губами, и его одинокий, кровавый глаз блеснул безумным весельем.

– Ты – настоящий герой, Андрей. Я бы вступил в «Полк Красной армии». – Серж радовался, что в эти последние минуты он оказался не один. Две их не сдавшиеся, не потерявшие достоинства жизни будут исчезать одновременно, вдохновляя друг друга.