Русский

Иногда Серж натыкался на памятники. Каменные или бронзовые, они были прозрачные, что позволяло видеть их внутренние органы. Пушкин был похож на стеклянную колбу с золотистым свечением, у него было два сердца, одно большое, другое поменьше. Оба алые, пульсирующие, гнали кровь по всему телу, пронизанному красной кровеносной системой. Тимирязев был полон прозрачного зеленоватого студня, и внутри, среди ребер и позвонков, чуть выше тазовых костей, чернела крупная шестеренка. Она медленно вращалась, но не было понятно, что заставляет ее крутиться. Гоголь светился, как прозрачная жемчужная медуза, и у него в животе явственно просматривался эмбрион, но не человека, а козленка. Точеная головка с рожками, согнутые в коленях ноги с крохотными копытцами, извилистая пуповина, соединяющая плод с маткой.

Серж знал, что враждебность мира можно преодолеть, слившись с ним. Если жить и дышать по законам зла, по которым дышат ядовитые стебли, горькие грибы, плотоядные цветы. Но для него это было невозможно. Он был русский, принадлежал к мессианскому народу и, как утверждал Профессор, превратившийся в бомжа, был вынужден, в силу своего мессианства, бросать этому миру вызов, не принимать его законов и за это испытывать давление мира, быть гонимым и побиваемым.

Улицы, на которые он выходил, были полны скользящих сияющих существ. Казалось, проносятся стаи глянцевитых жуков-плавунцов, пробегают разноцветные огненные жужелицы. Перебирая членистыми лапками, проскакали оранжевые пауки, разбрызгивая лучистые вспышки. Огромный зеленый клоп с гранатовым орнаментом прополз, окруженный туманным ореолом.

Серж задыхался и кашлял. Атмосфера планеты, на которой он находился, была не пригодна для дыхания. Он хотел убежать из этого мира, покинуть злую планету. Но у него не было космического корабля. Он не обладал чудодейственными способностями Лукреция Кара, чтобы преодолеть гравитацию зла. Он метался по призрачному городу, похожему на сон безумца, и световые потоки подхватывали его, перевертывали, окружали ядовитыми радугами.

Он вдруг увидел, как через улицу по натянутому проводу идет канатоходец. Он был в блестящем трико, жонглировал двумя взлетающими факелами, из-под ног у него сыпались медно-зеленые искры. Из переулка выкатилось огненное колесо, в котором танцевала обнаженная танцовщица с рыжими волосами и ярко-красными губами. Ее голые груди плескались, и к ним прицепилась живая малахитовая ящерица. Прошел, переваливаясь, огромный эмбрион с двумя лобастыми водянистыми головами. Глаза у голов были закрыты. Недоразвитые руки скрючены у груди. На ногах были одутловатые синюшные складки.

Серж понимал, что это бред его воспаленного разума. У него нет сил, чтобы остановить безумную карусель. Мир, в котором он оказался, не поддавался воздействию, не подлежал преображению. Он заслуживал одного – быть уничтоженным. И надо было найти заряд, чтобы взорвать этот город зла.

Он блуждал в беспамятстве, и его возносило на призрачных лучах и опускало в самых разных концах города, среди миражей и видений. Ему вдруг привиделся огромный мраморный камин с чугунными украшениями, в котором пылали поленья, осыпались красные угли. Но камин оказался Триумфальной аркой, в которой мчались белые и красные огни, и он не понимал, как очутился в этой части Москвы. На его пути возник огненный петух с алым гребнем, изумрудной грудью, золотыми летучими перьями. Хлопал крыльями, бил в землю когтистой чешуйчатой ногой, мерцал рубиновым глазом. Но потом обнаружилось, что это церковь в Хамовниках, и он не помнил, как здесь очутился. Впереди, огромная, сизо-стальная, повисла в воздухе рыба. Отливала зеленым, голубым, фиолетовым. Ее плавники огненно, драгоценно дрожали. Но мираж канул, и рыбой оказался Крымский мост, и Серж не помнил, как от Хамовников он вышел к набережной.

Он шел по Остоженке в районе Зачатьевских переулков.

Его обгоняли холеные автомобили, несущие своих хозяев в ночные клубы и роскошные рестораны. Задерживались на перекрестке перед красным огнем светофора. Подкатил и встал мощный, похожий на черную стеклянную торпеду автомобиль в сопровождении джипа, напоминавшего гору черного кварца.

Серж загляделся на упитанное тулово «бентли», ожидая, что оно превратится в очередной безумный мираж. Боковое стекло плавно опустилось, и выглянуло лицо, в котором Серж с ужасом узнал тата Керима Вагипова, будто карлик все это время следил за ним, играл, посылал мнимую погоню, пугал воем несущейся по следу гиены. Теперь же игра окончена, и его схватят, ввергнут в подземелье, где его ожидает театрализованная ужасная казнь.

Но тат не замечал Сержа. Его глаза были устремлены куда-то вверх, в ночное небо, словно он старался разглядеть какое-то неведомое светило, приближавшуюся из мироздания звезду. И она, не видимая Сержу, отбрасывала на лицо Керима Вагипова спектральные отсветы. Лицо тата постоянно меняло цвет, от фиолетового, голубого, зеленого к желтому, оранжевому, красному. Он казался хамелеоном, менявшим окраску в зависимости от внешних раздражителей и воздействий.