Русский

Андрей поначалу пытался подойти и поговорить. Писал. Звонил.

Я все еще не нашла оправдания его поступку. Отец полностью прав. Это была слишком жестокая игра, ради того, чтобы только переспать с девчонкой, которую захотел. Я, наверное, нарисовала слишком красивый портрет ему у себя в голове и сама запуталась, где правда, а где ложь.

Где хорошо, а где плохо.

– Лен, смотри, дождь пошел. Сильный какой. Это хорошо, что мы с тобой сегодня никуда не пошли.

Оля оказалась хорошей, заботливой подругой. А я наоборот вернулась к тому, с чего начала. Ведь почти сорвалась на медицинский, но после всего, что узнала о нем – решила продолжить линию отца. Раз этот мир такой лживый во всех проявлениях, то я, пожалуй, последую за человеком, который меня вырастил, а не за тем, кто меня использовал в своих грязных целях. Мирона, кстати, я послала. Не собираюсь как-то заступаться за «братика». Пусть сам решает свои проблемы, и с моим отцом в том числе. К тому же, склоняюсь к версии, что Митрофанов, рассказывая про братика, нисколько не наврал.

Мы с Аней помирились. Я даже поблагодарила ее за то, что она сообщила моему отцу. Если бы… если бы он не приехал – совершила бы еще одну большую ошибку. И, ведь, не зря металась. Как же хорошо, качественно он врал!

– Стратег чертов! – так его прозвал мой отец. Он недавно рассказал мне, что Соколова не хотят увольнять, потому что у него тоже есть защитники. На службе он числится на хорошем счету, его готовили к более серьёзной должности, особенно ценили за «исключительное умение разрабатывать стратегии». Вот это умение ему очень пригодилось.

Со своей стороны больше не обвиняю его. До сих пор удивляюсь, насколько мы похожи и это и вправду очень странно, что мы не родственники. Он обманул меня, чтобы использовать. Я беззастенчиво бросилась использовать его и тоже обманывала на каждом шагу. Два эгоиста. Два сапога пара.

Я больше не смотрю в окно. На крышу ненавистного Патриота. Поначалу порывалась бросить с высоты на нее что-нибудь увесистое. Больше не порываюсь. Успокоилась и приняла его преследования как факт. Очень скоро, как папа обещал, ему станет не до меня. Служебная проверка идет полным ходом, а там, проблемы его поглотят. Некогда будет заниматься неудавшейся связью.

Задолбалась удалять с телефона сообщения от него. Не читаю. Зачем? В них нет ни слова правды. Зато активно переписываюсь с Витторио. Один из планов развития событий – свалить в Италию, пока живот не вырос. Там, может быть, мне удастся одурачить доверчивого чужестранца. Понятия не имею, что меня ждет в таком случае – но это лучше, чем возвращаться к отцу с ребенком от неудавшегося «братика» или не дай бог, если Соколов узнает о моей беременности. Во избежание утечки информации, даже сам тест завернула в пакет и выбросила в общественном туалете. Что-то мне подсказывает, что Оля молчать не станет. Пока моя худоба не наводит ее ни на какие другие мысли, кроме как о моем недоедании. И тошнота тоже. Решение с отъездом надо будет принимать как можно скорее. И я его приму.

Завтра… Это будет завтра. Когда немного посплю и голова перестанет кружиться, перестанет мутить и мысли прочистятся. Завтра, это обязательно будет завтра.

Глава 40

Мирон, садясь в машину, в очередной раз за последние дни, с отвращением поморщился. Патриот, вечно теперь маячивший возле их универа, его изрядно бесил. Тем более, что и отец наседал с тем, что он еще ничего не придумал по поводу Русского.

Несколько недель назад, когда тачка омоновца стала ежедневно отсвечивать на этом месте, Митрофанов младший с перепуга предположил было, что Русский пошел в атаку и решил, не скрываясь следить за ним, подлавливая удачный момент, чтобы повязать. Но нет, время шло, а омоновец не предпринимал никаких действий. К тому же, возле него постоянно появлялся дружок омоновца по кличке Жук. Мирон грешным делом эти две недели вел себя исключительно, даже наркоту дома оставлял. Приходилось терпеть жуткие мучения. Которым, было такое впечатление, никогда не придет конец.

Так он думал до сегодняшнего дня, когда ему протрепался один чувырла о том, что здесь на самом деле делает долбанутый мент.

– Бабу он здесь свою караулит, а она его отшивает постоянно. Вот и сидит. Днем здесь – ночью возле общаги нашей. Ты думаешь, он тебя заколебал? Да он всех нас заколебал! Пацаны на улицу теперь даже курить не ходят. Хрен его знает, чего от него можно ждать. Вроде как караулит только из-за телки. Но кто не знает Русского? О нем весь город гудит. Чуть что – не посмотрит, чей ты сынок. Укатает, мама не горюй.

– Какую телку, Дроныч? – нервно почесав нос, спросил Мирон. – Блондинку?

– Ага, – лысый, приземистый парень отозвался в том же дворовом тоне. – Егорову. Говорят, она еще хирурга знаменитого дочка. Там сейчас война у его папашки с Русским. Прикинь, не побоялся старичок. Натравил на него верха. Говорят, доченьку его любимую поимел.

– И откуда же ты все это знаешь, Дроныч?

– А? – сделал вид, что плохо слышит местный наркоторговец. – Че, говоришь? Не, не знаю я ничего, послышалось тебе.